Особняк на Суворовском

Людмила Демина
Валерий Демин
при участии Вячеслава Слащинина

ОСОБНЯК НА СУВОРОВСКОМ

 

 

история, записанная по следам реальных событий, имевших место
в жизни и воображении суворовца Алексея Тужилина,
который через 25 лет сделается главой Российской державы

сценарий праздничного общенародного нравоучительного кинофильма,
адресованного всем, кому довелось когда-либо быть подростками

– о доблестях, о подвигах, о славе,
о тайных заговорах, о приключениях, о дружбе и любви –

с возможным переложением его в формат телефильма о четырех сериях

Главный приз сценарного конкурса МКФ «Лучезарный ангел»
Москва 2010 г.

Мы поведаем вам историю, за достоверность которой хотя и не несем никакой ответственности, но зато твердо ручаемся за ее правдивость. Эту историю можно рассматривать как эпизод великой войны за недвижимость, которая бушует на нашей земле последние два десятилетия. Но параллельно в эти же годы во всех сферах и на всех уровнях у нас идет иная война – гражданская битва за смысл нашего существования.
Наших 14-летних героев попытались втянуть в войну первого рода, рейдерским наездом оттяпав принадлежащий их Суворовскому училищу особняк в центре города, а получили от них ответ в измерении, в котором еще живы слова «честь», «подвиг», «слава».
Сценарий соединяет в себе в общем патриотическом замесе детектив и мелодраму, боевик и пародию на него, бытовые реалии и легкий мечтательно-гламурный налет. Социологи отмечают, что для зрителей сегодня особенно привлекателен такой продуманный и пряный жанровый коктейль.
Как многие фильмы на Западе, ориентированные, казалось бы, на подростков, он имеет в виду для себя гораздо более широкую целевую аудиторию. Мы даже дерзнули назвать его «общенародным» – для нас это определение не оценочное, а сугубо жанровое, мифотворческое. Возможно, кому-то это покажется странным, но для нас к этому жанровому качеству тяготеют такие, казалось бы, бесконечно разные фильмы как «Чапаев», «Кубанские казаки», «Тимур и его команда», «Летят журавли», «Белое солнце пустыни», «Семнадцать мгновений весны», «Калина красная», «Тарас Бульба», «Легенда №17»… Речь идет не столько об успехе этих картин у зрителей (многие комедии по популярности, может быть, перекрывают их), а о неком кинематографическом «феромоне народной общности». В своем документальном фильме «Люди и пчелы» мы попытались определить таинственную роль явления, названного по-русски «правдой-маткой». Она и есть источник этого самого «духовного вещества» — «феромона народной общности». В данном сценарии мы попытались замешать это вещество в тот «жанровый коктейль», о котором сказали выше. Легкий эстетский привкус в предлагаемом фильме хотя и возможен, но в итоге он должен быть простым и даже, может быть, простодушным, и в игре жанров в нем не должно пропасть то неигровое и главное, во имя чего он и был затеян.

Итак, киноэкран (пусть пока воображаемый) принимает на себя то единственное, чего он так жаждет – луч света в темном царстве…

С диполем, прибором ночного видения, закрепленном на шлеме и откинутом пока вверх, и с пистолетом в руке, одетый в камуфляжную форму паренек лет 14, небольшого росточка, но с ладной аккуратной фигурой, перелез через высокую решётку запертых ворот между глухими стенами забора и прокрался по заросшему бурьяном двору к одиноко стоящему бункеру. Под его стенами он передохнул, зорко поглядывая по сторонам, и вдруг улыбнулся на миг, что-то вспомнив. (Надо ли говорить, что у будущего главы государства Алеши Тужилина должна быть по-гагарински обезоруживающая улыбка и весьма привлекательное доброе лицо?) Но тут же посерьезнев, он полез в выбитое окно.
Внутри бункер окружил его гулкой жутковатой тишиной. Повсюду валялась брошенная сломанная мебель, разбитые стекла, ободранные обои. Переходя из комнаты в комнату, Алеша оказался перед дверью, ведущей в подвал. Он остановился, опустил ПНВ на глаза и ударом ноги распахнул дверь. Чёрный, настороженный силуэт Тужилина некоторое время беззащитно маячил на пороге. Наконец, дверь со скрипом закрылась за ним.
Возникло желто-зеленое изображение – глазами Тужилина мы видим его осторожный спуск по ступеням в глубокий подвал.
Но он и сам хорошо был различим в инфракрасных лучах. Кто-то, видно, тоже наблюдал за ним сверху с помощью ПНВ. И этот кто-то видел, как из-под лестницы за Тужилинской возникла вторая зеленая тень и стала подкрадывался к нему сзади. Этот неизвестный подобрал с пола какой-то предмет и, ещё немного приблизившись к первой тени, швырнул этот предмет в дальний угол. Алеша быстро развернулся на грохот.
– Стой! Стрелять буду! – успел выкрикнуть он.
В то же мгновенье неизвестный бросился на него и, выбив пистолет, повалил на пол.
Загорелся свет. Неизвестным оказался верзила с яркой восточной внешностью и с ласковыми большими глазами. Это был Алешин друг Армен Туманян. Он был в таком же камуфляже, как и Алеша и как ещё человек двадцать мальчишек, которые следили за происшедшим с круговых по периметру антресолей. Армен потянул Алешу за руку, помогая подняться.
— Никуда не годится, Тужилин! — привычным движением откинул свой ПНВ офицер с хорошим среднестатистическим русским лицом. Это был их воспитатель капитан Марков, по прозвищу Батяня.
— А чо?! – скандально отозвался Алеша, отряхивая форму.
— Отставить, Тужилин! – оборвал его капитан. – Вы кто – будущая элита страны или какие-то «чавошники»? Или «растудышники»? Как разговаривать прикажете с вами, товарищи суворовцы – господа кадеты? «А чо? — через плечо!», так что ли? Вы же через 20 лет будете определять лицо страны!… – И после паузы уже другим тоном спросил: — Кто может объяснить Тужилину “а чо”?
Мальчишки на антресолях молчали, снимая с головы приборы, переглядывались.
— Шевченко! – не оборачиваясь в их сторону, приказал офицер.
– Ну… то есть не «ну», а просто, без «ну»… — сбивчиво отозвался за ярусом конопатый верзила Шевченко (по прозвищу Шеф), – ну просто он встал там, на свету… И стоит, как мишень… Его бы уже пять раз замочи… виноват, застрелили бы…
– Десять! – уточнил капитан, подбирая отлетевший пистолет. – Если без «ну».
Алеша расстроено вздохнул.
— А какая была самая главная ошибка вашего командира? – обратился капитан ко всем своим подопечным.
С ответом опять никто не спешил. Капитан продолжил:
— Ошибка его в том, что он не прикрыл свой тыл.
— Задницу не прикрыл! – процедил соседу один из подростков.
— Шишкин, вас, кажется, посетила мысль? – обратился к нему капитан. – Поделитесь…
— Я бы это… — Шишкин замялся.
— Он бы, товарищ капитан, прикрыл руками то, что ненормативно звучит, и в атаку! – пояснил за Шишкина его сосед Пантелеев.
Все засмеялись. Шишкин незаметно пригрозил ему кулаком.
— Надо двигаться вдоль стены, – не выдержав, встрял Данилов. – Чтобы никто не напал сзади.
— Запомните! – чётко, разделяя каждое слово, произнёс капитан. – В схватке с противником спина должна быть всегда прикрыта.
Он оглядел мальчишек – все поняли? И приказал:
— Разбиться внизу на пары, надеть приборы!
Армен подошел к Алеше и по-отечески обнял друга за плечи:
— Лешка, давай с тобой!
Тот пригнулся под этим объятием и стал еще меньше ростом.
Капитан проследил взглядом за поникшей фигуркой Тужилина. Дождался, когда все, разбившись парами, встанут в ряд и продолжил:
— Сейчас вы будете учиться в движении прикрывать тыл своего товарища. Спиной к спине. Первая пара прямо до стены – марш! – он надел на глаза свой прибор и выключил свет.
И опять возникло желто-зелёное изображение: мальчишки парой, прикрывая друг друга, двигались вперёд.
— Вы прикрываете друга, он прикрывает вас, – слышался голос капитана Маркова. – Вторая пара – марш! От того, как вы это делаете – зависит и его жизнь, и ваша. Третья пара — марш! Всё, что не видит один – должен видеть другой. Четвертая пара-марш!
Одна за другой пары двигались по тёмному подвальному залу. Мальчишки сбивались и вновь находили друг друга, разворачиваясь то в одну, то в другую стороны. Мелькали силуэты впереди и сзади идущих…
— Вы должны стать одним целым… Пятая пара — марш!..

…Грум-грум-грум – вразнобой стучали по асфальту тяжёлые берцы. Взвод бежал по старинной улочке с низкорослой аллеей в центре.
Пока наши герои возвращались с учебного полигона, на экране пошли начальные титры.
Закатное солнце било сквозь пожелтевшие листья. На скамейках сидели компании вольных ровесников.
– Эй, спецназ! – глумливо крикнул парень. – Ать-два! Шире шаг. Сопли подотри!
– А по рогам? – донеслось в ответ. Последним бежал Алеша Тужилин.
— А ты, мелкий, памперсы не забыл надеть? – парни на скамейках захохотали.
Алеша хотел что-то крикнуть им в ответ, но его опередил капитан Марков.
– Отставить разговоры! – резко приказал он. Капитан сделал вид, что не заметил, насколько уязвлен был его воспитанник. Ядовитая стрела попала в самое чувствительное для Алешиного самолюбия место: «мелкий».
Но вот Алеша весь напрягся. Впереди было знакомое, мучительное для него препятствие – пустяковый овражек с перекинутым через него бревном. Взвод, выстроившийся на бегу в цепочку, без остановки по очереди перебегал по бревну. Алеша заранее знал, что он упадет, пот выступил на его лице, в ушах шумело, бревно было все ближе и ближе, и он, конечно, упал…
Он был замыкающим, и никто из ребят на его позорное падение не оглянулся. Только капитан Марков остановился на краю оврага.
— «Вестибулярный синдром» называется, – успокоительно сказал он и протянул Тужилину руку. Тот нехотя протянул в ответ свою – край овражка был обрывистым, деваться было некуда. – Тренируй мозжечок, мужичок! – рывком вытащив воспитанника, добавил капитан – как-то неожиданно тепло и на «ты». – И запомни: поражение и победа начинаются ДО СРАЖЕНИЯ! – Батяня подтолкнул его вперед.
— Я знаю! – оглянувшись, ответил ему Алеша. – Сначала победа, потом сражение…
Он бежал последним, и за кадром все еще звучало его упрямое:
— Сначала победа, потом сражение… Сначала победа, потом сражение…

Начальные титры закончились, когда суворовцы выбежали на бульвар большого провинциального города.
Название фильма возникло в конце – одновременно с тем, как в глубине осеннего парка, примыкавшего к бульвару, показался живописно расположенный великолепный старинный особняк – их родной дом:

ОСОБНЯК НА СУВОРОВСКОМ

У входа в особняк под бронзовой доской: “Суворовское училище. Министерство обороны Российской Федерации”, развалившись на скамейке, сидел подросток. Ядовито выкрашенные волосы были подстрижены под «ирокеза» и стояли петушиным гребешком. В ушах блестели серьги, а шею опутывала нарисованная змея. На порванных джинсах и куртке были навешаны заклёпки, цепочки, бляхи и кольца.
Взвод проходил мимо него, втягиваясь в распахнутые двери.
— Вот это валет! — хохотнули в строю.
— Классный прикид!
— Кукарекать у нас по утрам будет!
— На подъеме! Знамени!
Подросток снисходительно покосился на них и сплюнул в сторону. Это был Толя Буланов.

Начальник училища – генерал – стоял у открытого окна кабинета, курил сигарету и хмуро смотрел на плац, наблюдая за «ирокезом», который теперь слонялся в томительном ожидании. За столом, безотчетно теребя ручки сумки, сидела мать Буланова, женщина лет тридцати пяти с усталым лицом.
— …совсем от рук отбился. Таблетки нашла у него какие-то в кармане, приятели нехорошие, материться стал, боюсь я за него, — женщина едва сдерживала слезы. — Возьми его к себе, Иван Степаныч, а?
Генерал повернулся к женщине, сердито ткнул сигаретой в пепельницу:
— «Возьми к себе»! – сердито проворчал генерал. – У меня здесь что, исправительная колония?! Или наркодиспансер?
Женщина, не ожидавшая такой реакции, растерялась. Затем растерянность на ее лице сменилась обидой. Она встала:
— Ну, Иван Степаныч… Не думала я…
— Ты не думала?! – повысил голос генерал. – Оно и видно, что не думала! Ты вдова офицера! Ты где была раньше?!
Женщина, подавленная этими словами, снова опустилась на стул. На ее глазах появились слезы.

В дверях комнаты отдыха стоял Батяня и желающим воспитанникам раздавал на вечерний час их мобильные. Мобильные были разложены на невысокой полочке. Первым вошел Иванкин. Он был безмобильный. (Это что-то вроде безлошадных в дореволюционной деревне.)
— Надо? – привычно спросил Батяня и достал из своего кармана собственный.
— Не, Пал Палыч, сегодня не, — Иванкин торопливо метнулся к телевизору и включил его. Все остальные суворовцы, кто заходил в комнату, привычно и быстро брали свои аппараты, но звонить тоже пока не собирались. Всеобщее внимание было приковано к экрану телевизора, где началась первая серия цветных «Мгновений весны». Глядя в одну сторону – в телевизор, рассаживались кто куда. Все уже умылись и выглядели как новенькие.
Последним вошел Тужилин. Мобильные уже почти все были разобраны. Он, как и Иванкин, был безлошадный. Но ему Батяня не стал предлагать свой – хотел было и даже вытащил его из кармана, но, увидев, как Алеша поспешно от него отвернулся и отошел в сторону, молча спрятал мобильный обратно в карман и, сделав вид, что чем-то озабочен, быстро вышел из комнаты.

Потом стоял в коридоре в двух шагах от не до конца закрытых дверей и некоторое время сквозь них смотрел на Алешу. Тот не оглядывался. Батяня нахмурился какой-то своей мысли и, опустив голову, пошел к лестнице. Вышел на лестничную площадку и одним нажатием кнопки соединился с кем-то очень далеким:
— Здравствуй, Катя. Разбудил? У вас уже ночь? Всё у него в порядке. Можешь не волноваться. Не захотел ни у кого одалживаться мобильным, вот и всё. Гордый, как и ты… Конечно, нет! Раз обещал. Сама скажешь, если захочешь. И когда захочешь. Как я понимаю, предлагать тебе деньги, чтобы прилетела к нам, бесполезно?… Да, куры не клюют! Спокойных снов! – и он резко отключил телефон. Лицо его было мрачным.

По телевизору шла первая серия раскрашенных «Мгновений весны».
Каждый, кто взглядывал на экран, оценивал прежде всего это – цвет.
— Да ну, на фига козе баян! – первым высказался Данилов. — В ч\б весь кайф был.
— Йес – фуфло! – согласился Шевченко, не отрывая взгляда от ящика.

— «Мы расскажем вам о некоторых событиях последней военной весны, — звучал с экрана незабвенный голос Ефима Капеляна. – Последней весны войны. Через три месяца фашизм будет сокрушен, а сейчас…»

— А чего? – а ничего!… — робко пробормотал Иванкин. Ему нравилось.
— «Чаво-чаво-аничаво!» — передразнил его Пантелеев. – И правда, «чавошники» в полном составе! — усмехнулся он, оглядываясь. – Элита!
— Конкретный отстой! — глядя на экран, мрачно резюмировал Туманян.
Только один суворовец – наш главный герой и будущий глава нашего государства – Алеша Тужилин, сидевший сейчас с краю у стены, смотрел не на экран телевизора, а сразу на всё – и на советского разведчика с нордическим характером в логове врага, и на товарищей, поглощенных героическим телеэпосом, и на сумеречное небо за окном…

— «Рейхсфюрер СС Гиммлер, — представлял между тем зрителям очередного персонажа Капелян…
Гиммлер вошел в просмотровый зал, поздоровался с Шелленбергом, сдержанно сиявшим мальчишеским обаянием Табакова. Тот сказал в телефонную трубку киномеханику: «Пожалуйста, начинайте» — и пошла военная хроника…

Взгляд Тужилина переходил с лица на лицо… Эта панорама не внушала благоговения.
И в воображении нашего героя невольно зазвучал его собственный голос, словно бы отозвавшийся на голос рассказчика «Семнадцати мгновений»:
«Тужилин смотрел на свое отделение и думал о словах капитана Маркова: «Вы будущая элита России. Через 20 лет вы определите лицо страны». Тужилин думал теперь о том, каким же будет тогда это лицо?… Таким?… Таким?… Таким?…»
— А мне так прикольно! – Шишкин был похож на Табакова в детстве. Так же сиял автономной жизнерадостностью. – Штирлиц в цвете – это жжот!
— Тебе надо чтоб какой-нибудь Сталлоне Чапая сыграл? – по-сталлоневски еле заметно усмехнулся сам себе Туманян. – Пиндосы тебе живо организуют! – Впрочем, головы он так и не повернул.
— А чо, пиндосы кино умеют снимать! – вставил свою реплику между Мюллером и Штирлицем суворовец Шишкин.
— Такое – не умеют! – снова загадочная улыбка Сталлоне коснулась губ суворовца Туманяна. – Для этого им мозгов не хватает!
Последним в этой изучающей панораме лиц Тужилин увидел собственное лицо, отраженное в стекле окна. Оно его не умилило, наоборот – он поморщился, как от зубной боли.
— Мозги они купят – сколько им надо! – донеслась до него реплика Шишкина.
— Мозги, которые покупаются, быстро тухнут! – резко сказал Алеша и вдруг отчего-то встал.
И тут же поймал на себе быстрый и радостный взгляд своего сталлонистого друга, благодарного ему за поддержку.
— Точно! – радостно подхватил Армен. – Купленные мозги быстро тухнут! – Его напускная невозмутимость мгновенно улетучилась. – И в этом вся фишка!
— Вам стыдно за нас, Максим Максимович? – не открывая рта, спросил Тужилин у Штирлица.
— Мне и в собственной молодости за многое стыдно, суворовец Тужилин, — ответил ему с экрана голосом Тихонова нордический Штирлиц. Это ответ прозвучал так, словно такой кадр мог быть в тех самых «Семнадцати мгновениях». Алеша даже вздрогнул.
И тут неожиданно погас свет. И звук и изображение в телевизоре мгновенно пропали.
– Знову, блин, конец свиту! – возмутился Шеф.
— У-у-у! – взвыли суворовцы хором.

Свет погас и в кабинете начальника училища. Генерал, который в этот момент забирал заявление, только что написанное посетительницей, нахмурился, взглянул за окно: фонари у КПП и на плацу тоже не горели. Были темны и видимые из его кабинета окна училища.
— Так! Это становится уже… – он, так и не подобрав нужного слова, быстро набрал какой-то номер на телефонном аппарате и с тихой яростью произнес в трубку: — Что там у вас опять? (Выслушав фразу собеседника, согласился жестко). Ах, это уже не авария? Это уже диверсия? Ну вы даете! Я буду звонить в Москву. Сколько можно! – Генерал положил трубку на аппарат и в бессильной ярости громко стукнул кулаком по массивному столу перед собой.
Женщина даже вздрогнула.
— Отключили, да? – сочувственно спросила она. – За неуплату?
— Да никто толком ничего не знает. Но подстанция действительно в аварийном состоянии, давно нужен капитальный ремонт…
В дверь постучали, и вошел взволнованный дежурный офицер.
— Товарищ генерал, разрешите доложить! – начал было он, но генерал остановил его жестом.
— Знаю. Действуйте в соответствии с инструкцией. Как в прошлый раз. И соедините меня с управлением.
Дежурный офицер вышел. Генерал некоторое время сидел неподвижно, потом тихо сказал женщине:
– Чего сидишь, веди своего угонщика…

По случаю отсутствия электрического света капитан Марков проводил внеплановый классный час. Он проходил в кабинете военной истории при свечах. В мерцающем полумраке на стенах высвечивались портреты знаменитых полководцев, ниже их были карты всевозможных сражений. Множество карт лежало свернутыми в специально сделанных для них стеллажах, из шкафов выглядывали бюстики вождей, коллекции солдатиков во всевозможных формах и всяческих пушечек, кораблей, самолетов.
Капитан Марков двигался со свечой в руках вдоль стен класса, высвечивая из попадавшихся по пути наглядных пособий, ту или иную подходящую к случаю иллюстрацию и рассказывал:
— Существует странная, еще не до конца объясненная наукой закономерность: почти все самые знаменитые полководцы и вожди – роста ниже среднего. Вот эти «титаны» – от горшка два вершка: Александр Македонский и Карл Великий – 150 сантиметров, Юлий Цезарь и Наполеон 155 сантиметров, «железный хромец» Тамерлан, завоевавший полмира, – аж 145 см. (это рекорд!), Гитлер и Сталин – чуть за 160…
Ребята оживились, зашушукались…
— Я проехал, у меня метр 75! – разочарованно воскликнул Данилов.
— У меня метр 80! – чуть не плача откликнулся Шевченко.
— Метр 82, кошмар! – тихо вздохнул Армен. – Мне-то что прикажете делать?
— Стать Петром Великим! — объявил капитан.
— А вот командир отделения у нас – натуральный Наполеон. Леш, есть шанс, да? – весело спросил Тужилина Шишкин.
— Почему обязательно Наполеон? – откликнулся капитан Марков. – Может – Александр Васильевич Суворов? Суворов представляет собой уникальный в истории феномен – полководец, не проигравший за свою жизнь, ни одного сражения, ни одного! А ведь рос маленьким худеньким мальчиком! Но примерно в вашем возрасте этот «замухрышка» объявил отцу, что желает быть военным и только военным.
— Тогда военные в почете были! – пробурчал Пантелеев, генеральский сынок.
Капитан резко развернулся на голос и твердо произнес:
— Военные всегда в почете! Среди народа. Потому что народ понимает: это те, кто ради него готов умереть. Вы же знаете, какой у нас здесь конкурс и знаете, как влюбляются в вас девчонки.
— В меня вот никто не влюбляется! – со вздохом произнес Данилов.
Пламя свечей от смеха даже заметалось на столах.
— А ты что, считаешь себя военным? Выправка-то какая у тебя?
— «Почет», а вот свет вырубают! – усмехнулся Пантелеев.
— Это и есть почет – боятся значит! Всё это неуважение к армии, все эти анекдоты и травля – это от страха! Боятся, что наша держава станет, как прежде, сильной! Боятся, что среди вас появится вот такой же маленький непобедимый Суворов!
Свеча в руке капитана осветила рисованное изображение маленького Суворова, играющего на полу в солдатики.
— Если бы кто-то сказал тогда его отцу, что придет час, и в честь его сына будут названы площади и улицы во всех русских городах, что портреты его подросшего «замухрышки» будут во всех учебниках истории, он счел бы это за безумные бредни… – Двигающаяся свеча капитана тускло отразилась в бронзовой фигурке Наполеона за дверцей шкафа. – Впрочем, и отец Наполеона тоже не мог представить себе будущей славы своего сына.
Капитан поставил на учительский стол рядом две одинаковые по размеру фигурки Суворова и Наполеона…
— Так что сравнивайте и выбирайте своего героя!

Мальчишку с «ирокезом», то есть Толю Буланова, тоже при свечах стригли наголо. По старинке — ручной машинкой. Сжав губы, он недружелюбно смотрел на свое отражение в зеркале: худое жесткое лицо и светлые прозрачные глаза. Хотя в пляшущем свете свечей эта картина выглядела достаточно фантастичной.

Листая толстый альбом, который он держал у свечей раскрытым перед воспитанниками, капитан продолжал рассказывать:
— Он верил в Бога и верил в добро. Избегал изнеженности, чуждался женщин, даже в холод носил одежду самую легкую, не ходил, а бегал, на коне не скакал, а летал. Ел то же, что и солдаты, спал на полу, на солдатской шинели. Шесть языков знал – со всеми, с кем воевать пришлось, мог свободно разговаривать. Противника уважал, пленных часто отпускал на свободу. И вот такой парадокс: все знают, насколько велик Суворов как полководец, но, когда крыша едет, становятся почему-то Наполеонами… Как вы думаете, почему? Почему в психушках нет Суворовых?
Класс опять загудел, оживился.
— Если сходить с ума, то по-крупному. «Я Наполеон!» — это звучит, — воскликнул Шишкин.
— А «я Суворов» не звучит? – провоцировал капитан.
Все зашумели еще больше.
— Тише, тише! – капитан постучал ладонью о парту.
— Суворов был скромным человеком, а мания величия и скромность не сочетаются, — вдруг в тишине сказал Алеша.
– Это правильная мысль! Вот сравните, Наполеон отовсюду вез золото и шедевры… После первой же итальянской кампании стал богатейшим человеком в стране. И со знанием дела заявлял, что в основе любого капитала лежит преступление: Цитирую дословно: «Богатство в наше время — это плод воровства и грабежа!» А Суворов, когда взял Измаил, от единственного трофея, который ему пытались навязать, арабского скакуна, отказался…

В кастелянной подстриженный «ирокез», уже одетый в форму, шнуровал берцы. Ему светила кастелянша.
— Покажись-ка, — она одернула на нем форму. – Теперь фуражечку примерим… Ну, вот, в самый раз! Только эти колечки-то – ни к чему, сынок! Это дело бабье.

— И вот смерть! – капитан задул свечу, которую держал в руках, и объяснил: – Зажженная свеча – это ведь еще символ жизни… — Затем, стоя за учительским столом, он положил одну руку на бюст Суворова, другую на бюст Наполеона. – Смерть одного и смерть другого… Давайте сравним… Задуйте свои свечи…
Ребята задули на своих столах все свечи. Остались только две – на учительском столе – перед фигуркой Суворова и Наполеона.
— Оба умерли гонимые, Наполеон в ссылке на далеком острове Святая Елена, Суворову после беспримерного похода через Альпы обещали в столице триумфальную встречу, с салютом, парадом, здравицами, но он вдруг впал в немилость к царю – до сих пор историки гадают, почему… Его скромный возок встретили лишь пустые ночные улицы. Через две недели он умер… Вот его слова перед смертью: «Долго гонялся я за славой, всё мечта. Главное – покой в душе».
Капитан задул свечу перед фигуркой Суворова.
— А вот слова Наполеона перед смертью: «Всеми брошен… кроме своей славы».
Капитан задул свечу и перед Наполеоном. В кабинете наступила почти полная темнота, только из окон лился осенний сумеречный свет.
— Вот и подумайте на досуге — закончил капитан, – в чем разница этих двух предсмертных высказываний: «Всеми брошен… кроме своей славы» и «Долго гонялся я за славой, всё мечта. Главное – покой в душе»… — И вдруг другим тоном, уже как «Батяня» объявил: — 21 час! Всем сдать мобильные!
— Нечестно, Пал Палыч! – раздались голоса. – У нас внеплановые были!
— Ладно, продлеваю срок на 30 минут.

Бывший «Ирокез» (а ныне окончательно Буланов) свернул в матрас постельные принадлежности и вслед за кастеляншей вышел.
— Ну и мрак! – подвел он итог своим впечатлениям

— От зубов должно отскакивать! Еще раз! – последние слова суворовской «Науки побеждать»… – три-четыре! — скомандовал капитан и взмахнул рукой.
Он дирижировал, а ребята вслух, хором произносили заповеди Суворова:
— «Послушание, обучение, дисциплина, чистота, здоровье, опрятность, бодрость, смелость, храбрость, победа – Слава, Слава, Слава…»

Титр, похожий на тот, что появлялся и исчезал в знаменитых «Мгновениях», закрываемый широкими шторками, возник и исчез и у нас:
09.09.2009
9 часов вечера 9 мин

После классного часа оживленной стайкой шли суворовцы от учебного корпуса к спальному через просторный и пустынный плац. Не светился ни один уличный фонарь на территории училища, ни одно окно в его корпусах. Только в распахнутых воротах конюшни горел от аккумулятора большой фонарь и бородатый конюх Слава, по очереди выводя на его свет лошадей, расчесывал им гривы, мыл мягкой губкой им морды и глаза…
А вдали за оградой купался в разноцветных огнях казавшийся сейчас таким чужим и далеким большой город. Над домом за площадью горело большое табло, извещавшее жителей о погоде и о времени.
Голос нашего повествователя – а им здесь и далее будет голос нашего героя, старательно воспроизводящего интонацию незабвенного Капеляна – произнес такой текст:
«Этот миг Тужилин запомнил на всю жизнь. И не только потому, что на табло возникли одни девятки. Он не был суеверным и не выискивал тайные знаки, посылаемые ему Небесами. Но именно в это мгновение прозвучало для него слово, которое определило всю его грядущую судьбу»

Капитан Марков шел позади всех ребят. Только Алеша чуть приотстал, так что оказался с ним рядом.
— Товарищ капитан, это вы специально для меня затеяли? Ну, этот классный час, чтоб меня подбодрить… ну, на счет роста? – запинаясь, спросил Алеша.
— Похоже у вас и правда мания величия, Алексей Павлович! «Специально для вас»? А остальные что – фон, массовка для нашего с вами общения, так что ли?.. Мания величия – дело хорошее, только величия не амбиций, а традиций…
Увидев идущих мимо суворовцев, конюх Слава по свойски приветствовал их неуставными кивками головы и веселым подмигиванием. Алеше показалось даже, что вместе со Славой им кивали и подмигивали из темноты и его лошади.
— А вы всё «ну» да «ну» — «палки гну»! «Ну» — это для понукания лошадей, а вы Алексей Павлович – человек.
С испугом смотрело на Алешу из темноты око таинственного животного…
— А для человека есть слово: «СЛУЖЕНИЕ». Великое слово. Напишите его у себя на лбу. Твердите его про себя как молитву. Всадите его в свою печенку!.. Нельзя так: «ну служу», «ну Родине»!
— Виноват, товарищ капитан! – тихо проговорил Алеша.
— Очень виноват, очень! – подтвердил капитан. И громко скомандовал всем: — Бегом – марш!

Они бежали сквозь черное пространство, казавшееся теперь особенно пустым и огромным на фоне зловещих мертвых корпусов с черными пустыми окнами.
И в ушах суворовца Тужилина звучал в ритме бега его собственный голос:
«Служение, служение, служение…сначала победа, потом сражение! Служение, служение, служение…великое слово… служение…»
«В тот миг, когда Тужилин сделал свой окончательный выбор – выбор смысла своей жизни – он еще не знал, что одновременно он выбрал тогда и своих главных врагов. Отныне их скрежет зубовый будет преследовать его по пятам до самой его смерти…»

Две черных, поблескивающих холодом, линзы большого внимательного бинокля, словно глаза притаившегося в кустах неведомого хищника, жадно следили за строем суворовцев…
— Темно, как у негра в желудке, — тоном доклада сказал в темноте чей-то голос. – Своих источников электропитания у них нет… — Это был голос типа с невыразительной внешностью, настолько невыразительной, что ее и вовсе не было видно, назовем его Тип № 1. (или «наблюдатель»)

Вторая часть фразы прозвучала уже в трубке мобильника, который держал у своего уха какой-то тип с очень выразительным лощеным затылком. До поры до времени его лица мы не увидим, поэтому будем называть его именно так – Лощеный Затылок.
— О’кей, действуйте по плану… Они сами запросятся оттуда! Шедевр архитектуры – не для инкубатора дебилов! в военной форме! То есть – форменных дебилов! – В трубке раздались звуки, похожие на смех. – Это же…

Дальнейшие слова говорившего перемежались со звуками пищалки – глушителя ненормативных выражений.
— Уничтожить совок как класс! Раздавить гадину, пока она еще раз не подняла голову!
В окуляре бинокля было видно, как строй «форменных дебилов» подбегал к темнеющему на фоне вечернего неба «архитектурному шедевру».
— Красивая жизнь для красивых людей – вот чего жаждут эти стены!.. – звучало в трубке.
Камера плыла мимо этих стен все выше и выше, и начинало казаться, что эти стены и правду чего-то ждут и, кажется даже, жаждут… Уж не ремонта ли?

Когда третье отделение, радостное и возбуждённое после классного часа, ввалилось в темную комнату — бывший «ирокез» лежал на кровати и курил.
— Так этого валета к нам прислали?! — неприятно удивился Шишкин, осветив его фонариком.
— Э, салага! – сказал Шевченко. – Совсем крыша в отъезде? Затуши сигарету!
— Отвали, – угрюмо огрызнулся «ирокез».
Мальчишки напряженно молчали. Детдомовец Иванкин прошёл к окну и открыл форточку.
Данилов встал у «ирокеза» в ногах, взявшись за поручень спинки. Шевченко встал в голове. Это были два самых сильных парня в отделении (за исключением Туманяна, который пока в спальне не появился).
Шишкин выдернул у «ирокеза» сигарету изо рта и точным щелчком отправил ее в форточку.
— Только без драки! — Тужилин преградил путь ребятам.
— А мы и не будем его бить, командир, — фальшиво изумился Шишкин. — Мы только этому валету объясним правила поведения!
Данилов и Шевченко рывком опрокинули кровать на бок. «Ирокез» вскочил на ноги, приняв оборонительную позу.
— Отставить! — раздался в дверях голос зампопеда полковника Пузырева.
Он прошёл в комнату и оглядел ребят, по очереди высветив каждого своим мощным фонарем.
— Кто курил?
Ребята молчали. В спальню тихо и незаметно вошел Туманян.
— И командир отделения тоже не знает? – фонарь полковника осветил Тужилина.
– Почему, – отозвался Алеша. – Знаю. — Все посмотрели на него. – Только я не стукач.
— Ага, вот так значит? Не стукач… А командир, у которого в спальне кровати на боку, табаком воняет … и на тумбочках… сейчас станет ясно… что тут у нас… — Зампопед вытащил из кармана кипельно белый платок и, освещая себе фонариком дорогу, двинулся к тумбочкам, вытирая их платком одну за другой… — Ну-ка, элита, какие знаете пословицы о чистоте и гигиене?
— «Чистота – залог здоровья!» — выпалил из темноты кто-то.
— Так! – очередная тумбочка на платке следов не оставила. – Далее.
— «Чистота – то же, что и красота!»
— Так! – платок и на этот раз оказался бел.
— Не будь речист, а будь чист!
— Так! – каждое следующее поощрительное «так» у полковника выходило всё более ироничным. И вот его платок оказался перед лицом Тужилина.
На нем красовалось большое пыльное пятно.
— А у тебя, «не стукач, а командир», не найдется поговорки про чистоту? – прозвучал ехидный вопрос зампопеда.
— Найдется, товарищ полковник, — сказал Тужилин. – Только мне неловко ее говорить…
— Вы как барышня, товарищ «не стукач, а командир»… Боитесь ненормативной лексики? Валяйте, я разрешаю… Больших людей она не умаляет, — усмехнулся он, измерив насмешливым взглядом рост суворовца.
— Лексика нормальная, только… — у Тужилина вместо лица сделалась маска спокойствия.
— Ладно, на этот раз я оставлю вас без должного наказания… Слушаю.
В ушах Алеши звучал его собственный голос:
«Тужилин столько раз повторял про себя этот кадетский завет «Душу – Богу, Жизнь – Родине, честь – никому», что эти слова сейчас сами всплыли в его сознании: ЧЕСТЬ – НИКОМУ»
— Поговорка такая, товарищ полковник, – проговорил Алеша. – «Свинья грязь всегда найдет».
В темноте раздались сдавленные смешочки.
— Я курил! – поспешно выступил вперед Армен, отвлекая огонь на себя. Зловещая пауза могла очень плохо закончиться для его друга.
— Да не, не он — я, – вяло отозвался «ирокез», появляясь в свете полковничьего фонаря.
— Товарищ полковник, это новенький, — с готовностью вступился за него Шишкин. – Ему сегодня гребешок состригли, переживает.
Все засмеялись.
— Что ж, в воскресенье остаешься без увольнительной, для закрепления опыта! — распорядился полковник, глядя на новичка. И, ни на кого не глядя, быстро вышел.
— Ну ты влип, Алеха! – восхищенно воскликнул Данилов. – Так зампопеда по стенке размазать!

В кабинете начальника училища горела керосиновая лампа. Генерал говорил с кем-то по телефону.
— Я не хотел вас беспокоить, Ренат Талгатович, я знаю, скольким вы уже пожертвовали для нашего училища… Я теперь не генерал, а попрошайка какой-то… У нас опять авария. Сидим без света.

— И о какой сумме идет речь? – Ренат Талгатович Гафаров говорил по телефону, уже лежа в постели в своей холостяцкой спальне, обставленной в стиле модерн. – Хорошо, пришлите мне свои счета с посыльным, я оплачу. Не надо благодарить, это моя обязанность…
В его спальню стремительно вошла высокая тоненькая девочка, похожая на Наташу Ростову, в нарядном кружевном длинном до пят пеньюаре. Это была его дочь Ира. По ее виду прочитывалось, что она была настроена решительно.
— Так что не волнуйтесь, товарищ генерал, я ваших ребят не брошу, они для меня как родня. Спокойной ночи! — и Ренат Талгатович отключил трубку.
— Папа, – Ира подошла к постели отца и почти силой взяла из его рук телефон. – Всё, конфискую! Сколько можно! – Она в бессильном отчаянии опустилась на постель. – Ты совсем не спишь! А если второй инфаркт?! что я буду делать? Круглая сирота!
Он обнял ее.
— Не волнуйся, о тебе будет кому позаботиться: суворовское братство! Пока есть в России места, где растут нормальные мужчины, девчата могут мечтать о счастье.
Некоторое время они оба смотрели на огромный живописный портрет в тяжелой бронзовой раме, висевший напротив кровати. На нем была изображена молодая женщина с большими черными монголовидными глазами в кружевном чепце и белом воздушном капоте. Сидя перед туалетным столиком, она играла с драгоценностями. Рядом сидел подросток в форме кадета с такими же монголовидными глазами и с нежностью смотрел на свою мать.
— Я бы, наверное, так не смогла – взять и отдать такую роскошь в музей! Ты такой добрый, папа!
— Да ты и не отличишь эту копию от оригинала. Зато когда тебе станет грустно, будешь приходить в музей и слушать в толпе рассказы экскурсовода про свою пра-пра-пра-бабушку! Разве не здорово?
— Так смешно, пап, что этот кадет твой дедушка!
— Прадедушка! – поправил отец.
Ира засмеялась. А отец, продолжая свою мысль, проговорил:
— И цари, и генералиссимус Сталин этим мальчикам предоставляли лучшие здания, лучших воспитателей, и они становились лучшими защитниками Родины, а теперь вот им свет отключают… Испытывают на прочность…

Генерал, держа в руках керосиновую лампу, шел по коридору суворовского училища. Ковровая дорожка делала бесшумными его шаги, а колеблющийся свет лампы оживлял торжественные лица на больших портретах в золоченых рамах, которые украшали стены этого старинного здания бывшего кадетского корпуса.

Из маленькой комнаты, заставленной электронной аппаратурой, какой-то тип с невыразительной внешностью (Тип №2) докладывал в мобильный телефон:
— Босс, мы все сделали, как вы приказали, телефон татарина на прослушке. Последние новости: он обещал оплатить ремонт подстанции.
В ответ из трубки донеслось грозное:
— Он же недавно говорил, что пустой!…

— Что же, — продолжал тот же голос, но уже не в трубке, — надо ему облегчить груз забот… — Лощеный Затылок провел по себе лощеной ладонью в перстнях. – У него тоже свет в окошке имеется… И он тоже может погаснуть…

— …хотя бы на время… — и в трубке послышались знакомые звуки, напоминающие смех…
— Я вас понял, босс! — тип с невыразительной внешностью сделал выразительное лицо. – Прошу пару недель на сценарий.
— Даю три дня, — послышалось в трубке. И гудки известили о конце разговора.
Тип №2 (назовем его «сценаристом», раз он заговорил о сценарии) задумался. И ведь было – о чем…

Ира невесомой походкой быстро шла через анфиладу комнат.
— Спокойной ночи, Ольга Николаевна! – кивнула она домоправительнице в библиотеке, которая сидела за столом, углубившись в какие-то счета.
— Спокойной ночи, дядя Петя, — сказала она их шоферу и охраннику, который сидел в холле перед телевизором.
— Спокойной ночи, няня, — сказала она старушке, которая что-то вязала в гостиной.

Ира вошла в свою спальню и плюхнулась в постель.
Взяла с тумбочки фотографию в красивой рамке: молодая женщина с большой светлой косой на груди.
— Мама, мамочка! Зачем ты умерла, — зашептала Ира, целуя фотографию. – Я так одинока. Папа круглыми сутками работает, прислуга любит меня, но у них свои семьи. Пожалуйста, помоги. Пошли мне друга, чтоб я ему всё-всё могла рассказать, чтоб он любил меня и защищал. И никогда не предавал…
Глаза ее слипались. Рука с фотографией опустилась на кровать.

Послышались тихие звуки вальса Глинки из оперы «Жизнь за царя», сквозь сон проступили очертания огромного зала, залитого светом, струящимся из хрустальных люстр. И Ира увидела себя в бальном платье, танцующей с кем-то среди многих других. Кто это был, она еще не знала… Лицо так быстро мелькало, что и не разобрать…

Все ребята третьего отделения спали. Кроме Алеши.
В лунном свете было видно, что он лежал с открытыми глазами – руки закинуты за голову – и о чем-то напряженно думал.
За кадром звучал его голос:
«Как всегда перед сном Тужилин вспоминал прожитый день… Много ошибок, слишком много! – думал он. – Что было главным сегодня? Его провал на занятиях по «антитеррору»? Проклятое бревно? Стычка с зампопедом?… Нет, не это. Урок о Суворове и Наполеоне – вот что! «Долго гонялся я за славой, всё мечта. Главное – покой в душе…». А потом эти три девятки, «великое слово Служение»… «Ну служу, ну Родине»… «А по рогам?» За каждое «ну» буду перед сном бить себя по морде…»
И он начал прямо сейчас – несколько раз с силой ударил себя кулаком в щеку.
«За каждую низкую мысль! »
Полежал. Подумал. И снова возник закадровый голос:
«Но Наполеон тоже неудержимо манил его… «Всеми брошен… кроме своей славы…» Неужели, какой-то там «покой в душе» главнее?…»
Глаза Алеши слипались…

Алеша раскрыл глаза. Была ночь, все спали.
В спальне и во всем здании ярко горел свет.
Алеша встал, тихонько оделся, выключил свет и выскользнул из комнаты.

Полная луна освещала безлюдную спортплощадку. Алеша подошёл к бревну и в нерешительности замер перед ним. Потом он поднялся на него, сделал несколько неуверенных шагов, балансируя руками…
В ушах шумело, голова кружилась, вестибулярный синдром все ронял и ронял его с этого проклятого бревна…

За ним из окна темного кабинета для дежурных офицеров наблюдал капитан Марков. Его суровое хорошее лицо, казалось, окаменело. Но вот он наложил на себя крестное знамение, и мы понимаем, что он молился. О своем необыкновенном воспитаннике. И о сыне, который был, наконец, рядом с ним, хотя и не догадывался об этом…

Снова в подражание «Мгновениям» возник титр:
13.09.2009
воскресение
8 часов утра 03 мин.

Этот воскресный день выдался на славу: солнце, ласковый ветерок, почти лето.
— … В увольнении вести себя достойно, честь мундира не позорить, — капитан Марков шел вдоль строя, осматривая внешний вид суворовцев. — И чтобы вернулись без опозданий! Опоздание на одну минуту равносильно самовольной отлучке! Поняли меня?
— Так точно! — ответил взвод.
— Нарушители дисциплины и двоечники, выйти из строя!
Из строя вышли Пантелеев, Буланов и ещё трое ребят из других отделений. Капитан остановился и отыскал глазами Буланова:
— Так, Анатолий, с тобой всё ясно, – перевел глаза на Пантелеева. – А ты, Пантелеев, разве не исправил двойку по алгебре? Обещал ведь!
— Никак нет, товарищ капитан, — бодро отрапортовал тот. – Не исправил.
— Не вижу огорчения на твоем лице.
— Так точно, товарищ капитан!
Все засмеялись.
— Ничего смешного, — нахмурился Марков. – Это же не только двойка Пантелеева, это двойка всего взвода… Что, некому помочь товарищу? Ладно, разойдись!

Алеша и Армен в парадной форме, вышли из церкви после литургии, и, подтянутые и оживленные, со счастливым видом шли по набережной, запруженной гуляющей публикой.
Какая-то девушка у ларька с мороженым оглянулась на них и что-то восторженное сказала своему парню в «гражданке». Тот ревниво дернул ее за руку и повернул к себе, чтобы она не глядела на ребят.
Лицо у Алеши было бесстрастное. За кадром звучал его голос:
«Тужилин шел, не обращая никакого внимания на проходящих мимо прекрасных девушек. Ему было ведомо, что в кадетском завете «Душа – Богу. Жизнь – Родине. Честь – никому», были и такие слова: «Сердце – любимой». Но когда он твердил про себя этот завет, он всегда эти слова опускал. Он знал печальную историю женитьбы Суворова. Да и своих родителей тоже. Время верности ушло в прошлое. А без верности зачем ему это всё? И все-таки ему доставляло удовольствие осознавать, что парадная форма, которую он носил с присущим ему шиком и блеском, прекрасно сидела на нем, и если бы он захотел…»
— Тебе какая больше нравится? – прервал его мысли Армен, показывая Алеше фотографию, на которой были запечатлены две очень похожие друг на друга девочки.
— Так они же одинаковые, — сказал Алеша, мельком бросив взгляд на снимок. – Близнецы, что ли?
— Двойняшки, одна с челкой, а другая с хвостиком, одна твоя, выбирай.
— Никакая не нравится, — отрезал Алеша.
— А мне так обе.
— Ну и бери обеих.
— И что я буду с ними обеими делать? У меня намерения пресерьезнейшие: хочу целоваться! Долго и упорно. Пока не надоест.
— Если честно, Армен, для меня что челка, что хвостик, что родинка возле пупка!… – вид наживки значения не имеет. Ни на чей крючок попадаться не собираюсь. По крайней мере, до пенсии.
— Ты что до пенсии и целоваться не будешь? Это круто! Не боишься, засмеют?
— Ты засмеешь? – сухо спросил его Алеша.
— Я-то понимаю, «идет война народная», не до того. Как там пели наши предки? «Первым делом, первым делом самолеты. Ну а девушки? А девушки потом!»
— Если человек поставил перед собой цель, надо собрать все свои силы в одну точку и идти прямо к ней… – горячо заговорил Алексей. – Как Суворов. Он же не разменивался на женщин… Я, когда Штирлица вчера показывали, смотрел на нас этими глазами Пал Палыча… ну, про лицо страны, про элиту… — поймав себя на новом «ну», Алеша быстро и незаметно для друга стукнул себя кулаком по щеке – без «ну»! – и продолжал: — …и спрашивал себя: «а эти Исаевы, эти Королевы, Гагарины, маршалы Жуковы – они на нас были похожи, когда им столько же было?»… Мы ж вымираем, страна наша, или ты не в курсе?
— Да в курсе! Девчонок наших по борделям развозят по всему свету!..
— Надо выучиться, надо взять ответственность на себя, чтобы у нас была такая армия, такая разведка, чтоб никто к нам не сунулся!..
— Опричнина нужна! — подхватил вдруг Армен, — никуда не деться! Как при Сталине, при Иване Грозном!
Алеша даже остановился от неожиданности и оторопело смотрел на друга.
— Ага, и Берию во главе! – тихо произнес он. – Или Чубайса!
— Зачем Чубайса, можно меня, — пошутил Армен. – «Да здравствует Туманян, ум и совесть России!» Я же умный, честный и русский до мозга костей!
— Да ты, мало того, что, как Берия в детстве, бегаешь за девчонками, ты вон еще из двух одну не можешь выбрать…
— Ладно тебе, не нападай! Голодный, что ли? Сейчас ко мне зайдем, мать ждет с обедом…
— Повезло тебе, что твои здесь! – вздохнул Алеша.
— А, по мамочке соскучился! – мстительно уличил его Армен и проблеял. – Мы не местные!

Рука с пистолетом опустилась сверху – прицелившись, Армен гордо смотрел на свое отражение в зеркале. Рука опустилась вниз и тут же взлетела снова – взгляд теперь стал ироничным. И опять опустился и поднялся пистолет – теперь Армен смотрел зловеще…
Алеша сидел за столом со следами богатого пиршества и допивал чай, закусывая его солидным куском торта. Из другой комнаты раздался голос матери Армена.
— Мальчики, ну как, наелись? – Она появилась в дверях. – Может, вы отнесёте этот проклятый сундук на чердак, сколько мне еще об него спотыкаться? — Она испуганно уставилась на пистолет в руке сына. — А это что такое?!
— Это? Это, мама, пистолет Макарова, — Армен сунул пистолет в кобуру, пригладил волосы и отвернулся от зеркала.
— Какого Макарова? Зачем он дал тебе свой пистолет?!
— Бандитов отлавливать, – невозмутимо пожал плечами Армен. – У нас домашнее задание.
— Каких бандитов?! – ужаснулась мать. – Не шути так с матерью! Вы еще дети.
— А в войну дети знаешь как помогали и в разведке, и везде!
— Я сейчас же позвоню в училище — пусть приедут и заберут свой пистолет! А Макарова наказать надо. Совсем они там с ума сошли!
— Мам, ты еще и Калашникова накажи!
— Какой еще тут Калашников! Что ты мне голову морочишь!
— Темная ты, мама! Не знаешь, что ли: автомат Калашникова, пистолет Макарова? Тем более он игрушечный! – Армен спрятал кобуру с пистолетом в ящик своего стола и обнял мать. – Сейчас отнесем твой сундук. Только ты сначала мне скажи, какая девушка тебе больше нравится? – Он показал ей фотографию.
— Обе хорошенькие, а что?
Алеша за столом весело засмеялся.

Человек с невыразительной внешностью, которую он на этот раз спрятал в тени слухового окна, рассматривал что-то в мощный морской бинокль. Это был Тип №1 (тот самый «наблюдатель», которого мы сами пока не разглядели).
Вдруг от этого процесса наблюдения его отвлекли звуки открываемого на чердак люка. Люк находился в соседней секции чердака, отделенной фанерной перегородкой, но между секциями была широко открытая дверь. Человек бросился закрывать ее, оставив на подоконнике бинокль, но не успел – люк открылся, и в нем появилась голова Армена.
— Люблю чердаки! – сказал он, оглядываясь, и чихнул. – Здесь прошло мое босоногое детство!
Человек отпрянул за дверь, в темноту, так и не успев забрать с подоконника бинокль.

Армен и Алеша втащили на чердак сундук и установили его среди всякого хлама недалеко от люка. Но Армен вошел в раж и продолжал ностальгировать:
— Сколько здесь всего было – страшное дело! Стрельбы! боёв! кровавых схваток! плаваний кругосветных! полетов в космос! Жесть! Просто жесть! Можно сказать, вся человеческая история. — Армен пошёл к чердачному окну. — Ух ты! – он схватил с подоконника бинокль. – Смотри, что я нашёл!
К нему подошёл Алеша.
— Морской.
— А, ну-ка, посмотрим! – Армен прильнул к окулярам.
Вдалеке был виден порт, где у пристани качались на волнах прогулочные яхты, швартовался многопалубный лайнер, плыла в небе стрела грузового крана; ближе — тонули в зелени деревьев крыши домов; во дворе одного из них, самого большого и богатого, самозабвенно танцевала девочка лет четырнадцати.
Армен подправил резкость:
— О, Ирка! Во дает! Смотри! — Армен передал бинокль Алеше. – Видишь, девчонка во дворе танцует? Да нет, правее смотри. Видишь?
— Ну…
— Как она тебе?.. Классная девчонка! Немного crazy, правда… С ней носятся…
— Ты что, ее знаешь?
— C детского сада. На один горшок, можно сказать, ходили. И папаши наши дружат. — Армен достал свой мобильник и стал набирать номер. – Она без мамы – с отцом…
— Развелись, что ли? – настороженно спросил Алеша.
— Не, умерла! Видишь: у нее мать, а у тебя отец умер – это судьба! – подначивал друга Армен. – Мне она не подходит по менталитету – целоваться не любит.
— Фонтан заткни, а? – Алеша в бинокль видел, как Ира перестала танцевать и подбежала к мобильнику, который лежал в гамаке.
— Алло, — ответила она по своему телефону.
Армен, взяв у Алеши бинокль, опять приник к окулярам:
— Привет, Ирина Ренатовна!
— Привет, Армик.
— Слушай, а ты классно попой крутишь!

Ира недоуменно оглядела двор.
— Ну, чего застеснялась? Давай, покрути ещё, – доносилось из трубки. – У тебя классно выходит!
Ира снова огляделась. Во дворе, кроме неё, никого не было.
— Армен, ты где?
— Угадай!
Ира направилась к беседке.
— Холодно, — слышала она в телефон. — Всё равно не найдешь, лучше потанцуй еще.
Ира в поисках Армена пошла в сторону дома.
— Холодно, холодно, — засмеялся Армен.
Девочка свернула к машине, которая стояла в углу двора.
— Ну-ну! Проверь ещё там! – сопровождал её насмешливый голос.
Ира обошла машину, заглянула в салон.
— Ты ещё в багажник загляни, — посоветовал Армен.
— Кончай дурачиться! – Ира с любопытством оглядывалась. — Ты где, Армен? Выходи!
— Знай, что я всегда тебя вижу, чтобы ты ни делала и где бы ты ни была, — таинственно вещал из трубки Армен. – Поэтому советую – вести себя всегда прилично. Поняла?
— Ну, где ты? – рассердилась Ира. – Я сдаюсь!
— Хочешь меня увидеть?
— Очень ты мне нужен! – Ира опустилась на колени и заглянула под машину.
— Ай-ай-ай! — засмеялся в трубку Армен. – И там – нет? А говоришь — не нужен!
Ира вскочила на ноги. С деланным равнодушием она подошла и села в гамак, надела тёмные очки.
— А вот я по тебе соскучился, дорогая. Мы через час в вашем «Парусе» будем. Если хочешь — там увидимся.
— Кто это – мы? – Ира постаралась не выдавать своего любопытства.

— Я, мой друг и наши подружки, — многозначительно сообщил Армен.
— Ты что, с ума сошел! – зашипел на него Алеша.
Из трубки донеслось:
— Я подумаю. Но ничего не обещаю.
— Ну, как знаешь. Колени отряхни – испачкалась. Адью!
Армен отключил телефон и тут же набросился на Алешу.
— Я для тебя стараюсь, а ты!
— Не нужна она мне, такая дылда! Я же сказал – никто не нужен!
— Да, брось, – Армен ладонью примерил к себе ее рост, — она мне по плечо, метр 55.
— А я метр 50.
— Что я теперь, с сантиметром по всему городу, как заяц, должен бегать?! – возмутился Армен. — Пошли! Дело сделано – я ее знаю, она придет. Вернее, прикатит – на лимузине со своим личным шофером, понял? Так что назад хода нет! – Он, не выпуская из рук бинокль, направился к выходу.
— Подожди! – Алеша забрал у него бинокль и вернул его на подоконник.
— Ты что!? — удивился Армен. — Мы ж его нашли!
— Потому что он не наш. Забыл кто-то…
— Я и забыл. В босоногом детстве! С тех пор и лежит! После полета на Марс! – упирался Армен, но Алеша уже подталкивал его к двери, под которой призрачно поблескивали кончики туфель человека с невыразительной внешностью.
— Эх, командир… «Заповеди, заповеди»! — Армен с сожалением посмотрел на бинокль и покачал головой. – Он такой классный! А ты такой зануда!
Тут и увидел Алеша кончики этих туфель – они были едва видны, видны самую малость, а может быть даже и вовсе не видны – но за кадром уже звучал голос нашего героя, который настойчиво подталкивал друга к выходу с чердака:
«Тужилин сразу понял, что дело тут не чисто. Забыть бинокль – дудки! Такое не забывают. Видимо, на этом чердаке они спугнули кого-то, и, возможно, этот кто-то прячется сейчас в темноте за их спинами, в любую минуту готовый нанести им смертельный удар сзади…»
Тип №1 и правда стоял за дверьми с орудием убийства в руках.
Мальчики спустились по чердачной лестнице – за ними с грохотом захлопнулась крышка люка. Алеша чуть задержался у него, вслушиваясь в тишину…

— Леш, ну кончай, пошли! – тянул Армен друга. Они стояли на улице чуть поодаль от его дома. – Ну что ты уперся как баран. Никто целоваться тебя не заставит. И никаких наживок там не будет. Обещаю.
— Не в этом дело, — сказал Алеша и осторожно посмотрел вдаль на открытое слуховое окно. Они стояли на взгорке, и подоконник его просматривался хорошо.
Странное дело – бинокля на подоконнике уже не было…
– Подождем немножко, — сказал Тужилин. – Мне надо подумать о смысле жизни. – Он виновато улыбнулся Армену своей гагаринской улыбкой.
— Это – святое! — неожиданно ответил друг. И, отвернувшись, замолк.
А Алеша между тем слушал свой внутренний голос.
«Интуиция подсказывала Тужилину, что они оказались рядом с чем-то очень опасным и очень грозным, о чем пока не стоило рассказывать никому. Это «что-то» требовало от него предельной осторожности и предельной внимательности…»
— В вашем подъезде есть другой вход? – спросил он у Армена.
— Ты уверен, что этот вопрос связан со смыслом жизни? – серьезно и испытующе спросил Армен.
— Да, — после паузы сказал Алеша. Незаметно наблюдая за подъездом, он намеренно тянул время, ожидая, не выйдет ли кто оттуда.
— Тогда я тебе отвечу, — так же серьезно произнес Армен. Конечно, он просто снова вошел в роль героя Сталлоне и, возможно, решил, что и Алеша испытывает нахлынувшее неизвестно откуда желание немножко побыть Штирлицем (что, впрочем, в какой-то степени и было правдой). — Да, есть второй выход во двор и оттуда на другую улицу.
Они немножко еще постояли молча и потом медленно двинулись к месту назначенной встречи.

И снова возник и исчез титр:
11 часов 47 мин. того же дня
Суворовский бульвар, 3

Праздный суворовец Иванкин сидел в пустом актовом зале в последнем ряду и с меланхолическим выражением лица следил, как четверо ребят старшего курса (квартет «Алые погоны») репетировали на сцене будущий шлягер, видимо, собственного сочинения.

Из окна кабинета полковника Пузырева хорошо просматривался двор училища.
Нарядчики, включая Буланова и Пантелеева, в разных его концах убирали аллеи и площадки, увитые плющом. Музыка из актового зала доносилась и сюда.
Все корпуса вокруг представляли собой гармоничный архитектурный ансамбль в классическом стиле. Словом, вид из окна был самый вдохновляющий.
— Понимаете, это дело очень щекотливое… — расхаживая по кабинету, говорил своему посетителю полковник. Говорил осторожно и обходительно, так что можно было понять, что его посетитель – человек высокого ранга. – Все приросли к этому месту и переезжать куда-то на окраину… Понимаете, традиции, преемственность…
Только сейчас камера обнаруживает адресата этой речи зампопеда, но обнаруживает лишь со спины. Как, возможно, уже догадывается читатель, над кожаным креслом возвышался знакомый нам Лощеный Затылок.
— Опять-таки, выпускники могут бучу поднять,– продолжал свою вкрадчивую речь зампопед. – Многие из них теперь генералы…
— Господин полковник, какая буча, какие генералы! – резко перебил его Лощеный Затылок. – Особняк разрушается, денег на ремонт нет! А, между прочим, он является памятником архитектуры федерального масштаба! Преступление держать его в таком состоянии. У военных должны быть спартанские условия. Зачем им бронза и хрустали, колонны и парки, подумайте сами! Наш благотворительный фонд уже выделил средства на их переезд и на срочное спасение памятника. Вот здесь перед вами, — он извлек из кейса увесистый пакет, — первая часть этих денег. Мы предоставляем их именно в ваше распоряжение, потому что нам стало известно о грядущей смене руководства училищем. Зачем же нам ставить на битую фишку, верно? – Рука Лощеного Затылка протянула пакет полковнику, на лице которого волнообразно сменяли друг друга выражения смятения, радости, страха и новой радости. — Берите, берите… Думаю, обойдемся без формальностей.
— Я так и не понял, что мне делать? – спросил полковник, спрятав пакет в сейф и вытирая платком вдруг разом вспотевшее лицо. – Так просто из этих стен никто не выйдет!
— Не выйдет, если не подготовите почву. Найдите сознательных суворовцев, которые могли бы вас обо всем информировать, например, о фактах дедовщины. Мы должны выкорчевать ее всем миром! – посетитель стукнул кулаком по тугой коже больших поручей своего кресла. – Помощь прессы мы берем на себя… Так что здравые умы очень скоро найдут единственный выход из положения – смена руководства училища и всей его обстановки… Ясно? – Лощеный Затылок посмотрел на часы. – Ну, у меня дела! — Он стал защелкивать кейс. – Дела, дела, дела! Как я устал от всей этой свистопляски, если б вы знали!
Полковник молча пожал ему руку, закрыл за ним дверь на ключ, вытащил из сейфа пакет и стал пересчитывать доллары…
Большое табло над дальним домом за площадью показывало 12 часов 21 минуту…

Алеша, поджидая Армена, стоял около магазина с надписью «Цветы». Кафе «Парус» маячило на дальнем плане.
Невдалеке Алеша увидел одноногого мужчину в камуфляжной форме. Опираясь на костыли, он стоял чуть в стороне от людского потока и просил милостыню, низко опустив голову.
Алеша вытащил кошелёк и пересчитал деньги. Подумав, он отделил купюру, подошёл к инвалиду и опустил её в его фуражку.
— Спасибо, — выдавил инвалид, взглянув исподлобья.
Армен вышел из магазина с тремя изысканными букетиками цветов.
— Сразим девчонок наповал, — сказал он Алеше. – Так и быть, я буду с двойняшками, а ты с Иркой, — и сунул ему букет. Прижал к груди два своих и со вздохом заключил. – Видимо, такая у меня планида — раздваиваться…
Вдруг из магазина выскочил мужчина средних лет.
— Лёх, пошли отсюда быстро! — попятился Армен.
— Ну, я тебе сейчас, негодяй! – мужчина сердито пригрозил пальцем и решительно направился к ребятам. — Не уходи! Стой, где стоишь!
— Ты цветы что – украл что ли? – изумлённо спросил Алеша.
— Зачем такое говоришь – украл?! Просто взял! Папа, — Армен обратился к подошедшему мужчине, — ты же сам мне разрешил взять!
— Я тебе — какие разрешил, а ты — какие взял?!
— Ну, нам позарез нужны хорошие, правда!
— Давайте я заплачу, — Алеша выгреб деньги из своего кошелька.
Отец Армена посмотрел на него, перевел взгляд на сына.
— Хороший человек твой друг! Ладно, про деньги не думай, у тебя столько все равно нет, – махнул он рукой. — Девушки-то хорошие?
— Клёвые, папа. Мой стиль. – Он вытащил фотографию и показал отцу. – Это моя: красотка в квадрате.
— Вай-мэ, — схватился за голову отец. – А в кубе ты не нашел?

Титр возник и исчез:
13 часов 03 мин. того же дня
кафе «Парус»

Роскошная иномарка подъехала к кафе «Парус» и мягко затормозила. За рулем сидела Ира, шофер дядя Петя сидел рядом и бдительно следил за ее действиями. В знак восторга он показал Ире большой палец, она порывисто его обняла и чмокнула в щеку. Он вышел первым и открыл ей дверь. Она легко выпорхнула из машины и – увидела наших суворовцев.
— Ну, здравствуй, свет очей моих! – улыбнулся ей Армен. — Познакомься: мой друг — Алеша! – взял у него букет и вручил его Ире. – От всего его сердца. – Повернулся к Алеше. – А это знаменитая актриса Ирина Ренатовна Гафарова. Будущая кинозвезда.
— Ну и болтун! — смутилась Ира и зарылась лицом в букет. Поймала взгляд Алеши на себе.
Какое-то время они смотрели друг на друга, не мигая. Казалось, их взгляды столкнулись с такой силой, что даже искры рассыпались вокруг. Только непонятно еще было – это искры будущей ненависти или любви.
Ира, окончательно смутившись, вдруг набросилась на Армена.
— Я поняла! Ты мог меня видеть с крыши своего дома! У тебя, наверное, бинокль был! – Армен рассмеялся. – Да? Я угадала? – напирала Ира в ответ на его все возрастающее веселье. – Пока не скажешь – не буду с тобой разговаривать!
Армен, увидев, что Ирин шофер собирается припарковать машину, метнулся к нему.
— Дядь Петь, дайте я припаркую!
— А, соскучился! – добродушно сказал дядя Петя, открывая дверцу перед Арменом.
Ира, глядя, как ловко Армен управляется с машиной, прокомментировала для Алеши:
— Дядя Петя все лето нас учил водить машину. Теперь мы профи. Скоро получим права. – Она повернулась к Алеше, который себя чувствовал явно не в своей тарелке. – Ну что, я угадала насчет бинокля?.. – Он не отвечал. – Сразу видно, вы молчун и бука!
— Ну, если сразу видно… — Алеша пожал плечами.
— Ну ладно, — смягчилась Ира, — на самом деле я рада, да, я очень рада, что вы шпионили за мной. Я скучала. А теперь мне весело. Мне очень весело.
— Идите без меня! – крикнул из машины Армен. – Я своих девчонок подожду.
Дядя Петя открыл перед юной парочкой двери в кафе…

Алеша снял фуражку и сел за столик. Он все еще был изрядно смущен. А Ира непроизвольно входила в роль «маленькой хозяйки большого дома» — немного светскости, немного снисходительности, немного умелой распорядительности. Ей почему-то сразу захотелось его подначивать. Она помахала рукой официанту и, когда тот подошёл, щедро предложила гостю вместе с папкой меню:
— Заказывай, чего хочешь.
— Воды газированной, — не раскрывая меню, сказал Алеша официанту. – Только нашу!
— «Наша Раша»! — понимающе улыбнулся официант. – «Архыз» подойдет?
Алеша кивнул.
— Газированной воды и?.. – официант ждал продолжения заказа.
— Не стесняйся, — подбодрила гостя Ира, — я угощаю — это наше заведение.
— А я ничего не хочу, — Алеша перевёл взгляд на официанта, — мне только воды.
— Одну минутку, — официант заскользил между столиками.
— У нас не только кафе! – как бы мимоходом сообщала Ира. – Два санатория, три бензоколонки и еще куча магазинов! А твой отец успешный человек или, как у всех – лузер?
Алеша удивленно посмотрел на Иру, потом буркнул:
— У меня вообще нет отца… Безотцовщина – ясно? – потом попытался поменять тон разговора. – А у тебя нет мамы, да? Армен мне сказал.
— Без матери хуже, чем без отца, — вздохнув, сказала Ира и вдруг, словно стряхивая с себя печаль, добавила легкомысленно, – зато с отцом я богатая! Богатая невеста! – Она засмеялась. – Я тебя шокирую? Хочешь, и ты меня шокируй! Мне нравится, когда меня шокируют.
— Хорошо, попробуем, — сказал Алеша. – Один очень знающий человек говорил, что в основе любого капитала лежит преступление. Чаще всего нераскрытое.
— Какой бред! – вспыхнула Ира. – Это тоже талант – умение делать деньги! А бездарности завидуют! – запальчиво продолжала она и вдруг брякнула: — Моя няня говорит, кругом одни нищие или бандиты. – Она уже сообразила, что заигралась, но упрямо добавила: — И всем от нас чего-нибудь надо!
— Мне от вас ничего не надо, — нахмурился Алеша и выудил из кармана кошелёк. – Меня моя няня учила: по одежке протягивай ножки.
Официант поставил на стол бутылку минералки, собрался открыть ее.
— Спасибо, я сам открою, — остановил Алеша и положил на его поднос деньги.
— Все в порядке, кадет! — официант хотел вернуть их.
— Возьмите, я сказал! — жёстко произнёс Алеша.
Официант поклонился и удалился.
— Па-адумаешь, фестиваль «Киношок»! – протянула Ира и дёрнула плечиками. – Впрочем, я понимаю, мы все, сироты, гордый народ. Нам только гран-при подавай!
Алеша взял бутылку и резко скрутил у неё крышку. Из-под неё с шипением вырвалась пенистая струя и брызнула прямо на Иру. Она взвизгнула.
Дядя Петя, сидевший в одиночестве за одним из дальних столиков, даже вскочил.
Это его движение не ускользнуло от внимания Алеши.
Он попытался зажать бутылку ладонью, но только облился сам. Посмотрев на его растерянное лицо в каплях газировки, девочка неожиданно рассмеялась так звонко и заразительно, что Алеша тоже не удержался от своей гагаринской улыбки. Но краем глаза за ее спиной он опять увидел дядю Петю, вскочившего было при ее визге. Тот уже успокоился и садился на свое место. Перед ним тоже стояла одна лишь бутылка «Архыза».
Между тем, Ира дотянулась до своего визави и стала ладошкой обтирать его лицо. На этом плане сначала зазвучала музыка суворовского квартета «Алые погоны», а потом возник закадровый голос Алеши:
«И в этот момент Тужилин безошибочно почуял начало большой интриги: Ирина Ренатовна Гафарова, еще не зная того, была затянута в сети паука. Еще бы! С таким состоянием она была лакомым кусочком для любой банды рэкетиров. Вот откуда бинокль: выслеживали ее, именно ее!»
Музыка продолжалась. Пели о любви.
Пришел Армен с двумя девочками, теми двойняшками Таней и Любой, которых он до этого показывал на фотографии. Алеша поздоровался с ними и пока вновь прибывшие разбирались с меню, вышел на улицу «подышать свежим воздухом».
Огляделся. Ничего подозрительного. Воскресение. Народ. Город. Бабье лето.
За стеклом витрины кафе в глубине зала он увидел тот столик, где сидели они – ОНА, Армен, девочки и где пустовало его место. Какая-то тревога, словно невидимая радиация, висела в воздухе…
Он посмотрел в другой конец зала – дядя Петя сидел на прежнем месте с видом человека, разгадывающего ребусы в ожидании делового свидания…
Алеша подошел к газетному киоску. Среди журналов он увидел на обложке знакомое лицо. Штирлиц. Цветной. И хотя это была всего лишь реклама обновленного сериала, его легендарный герой смотрел на Алешу так пристально, словно ждал от него чего-то.
— Сегодня какая серия? – спросил Алеша у киоскерши, осторожно рукой касаясь телепрограммы.
— Никакая! – сердито ответила та и добавила, закрывая окошко. – На сегодня все серии закончились!
Что подтвердил и титр:
Конец первой серии

Вторая серия
Титр возник и исчез:
13 часов 22 мин. того же воскресного дня
кафе «Парус»

Алеша с улицы, после того, как он «подышал свежим воздухом», вошел в кафе. Его проводила взглядом Оксана миловидная девушка с коротко стриженной светлой головкой. Она стояла в стеклянном вестибюле у телефона-автомата. В одной руке она держала корзину с букетиками фиалок, в другой телефонную трубку и со слезами на глазах говорила:
— Как это можно так умудриться – в первый же день схлопотать наряд?!

Ей с контрольно-пропускного пункта отвечал по телефону Буланов, весь в поту и пыли после работы:
— …Я и не думал, что это такое преступление – закурить… Я ж с горя лег на постель и закурил. Ну прости, Оксаночка! Я это нечаянно…

— За нечаянно бьют отчаянно! – отрезала Оксана. – А между прочим, здесь ребята из вашего училища, такие красивые, в парадных формах… Ну ладно, позвони вечером, домой, мне надо работать. Пока, целую!
Она повесила трубку и прошла в зал. Там уже было полно народу.
Когда Алеша подходил к столику, Ира вместе двойняшками безудержно смеялась над какой-то шуткой Армена, и вдруг она внезапно резко осеклась: увидела дядю Петю, издали наблюдающего за их кампанией и за всем, что происходит вокруг. Раздраженная этим, она встала и пошла к нему.
Садясь, Алеша смотрел, как она горячо говорила что-то своему шоферу и как он молча и упрямо отрицательно мотал ей своей головой.
— Не позавидуешь олигархам! – вздохнул Армен, объясняя честной компании ситуацию. – Пытается прогнать охрану. Пустой номер!
— Так это охрана? – настороженно переспросил Алеша.
— С нее глаз не спускают день ночь! А вообще дядя Петя – отличный мужик…

Дядя Петя объяснял Ире:
— Ну не могу я, Иринка, от тебя отходить. Слово офицера твоему отцу давал, понимаешь? Ни на миг из поля зрения тебя не отпускать. Ни на миг! В туалет и то – домой отвезу.
— А если я целоваться с кем-то захочу, ты тоже будешь смотреть? – вспыхнула Ира
— Целоваться — тем более! И отцу доложу с кем и сколько секунд. Прости.
— Почему секунд, может минут! – уже смирившись, проговорила Ира, отходя.

— Подожди, а ты же говорил, что ваши отцы дружат? – неожиданно заинтересовался Алеша. – И что – они в таких разных весовых категориях?
— Чего удивляешься – одноклассники! Если ты, например, олигархом станешь, мы же все равно друзьями останемся.
— Он не станет олигархом! – откликнулась Ира. Не солоно хлебавши, расстроенная, усаживалась она на свое место. Алеша бросил взгляд за ее спину. Дядя Петя тоже сидел на своем месте, и вид у него был тоже расстроенный. Тяжело отказывать детям.
— Почему это не станет? – возмутился Армен.
— Потому что он не способен на преступление! — загадочно ответила грустная Ира и подавила победную улыбку. Она знала, что шокированный Алеша в это время смотрит на нее.
Снова за кадром зазвучал его голос:
«Тужилин старался контролировать ситуацию. Ни одна деталь не ускользала от его внимания… Интуитивно он чувствовал, что наличие у нее охраны еще ничего не решает… Бедная девочка! — думал он. – Ей придется расплачиваться за преступления отца!»
Официант расставил на столике перед молодыми людьми мороженое, коктейли, вазу с фруктами и удалился. Оксана шла между столиками. Некоторые мужчины покупали у неё цветы.
На эстрадную площадку вышли танцоры. Парень и девушка исполняли зажигательный танец.
— А ты так умеешь? – глядя на них, спросил Армен Иру.
— Научусь, – небрежно ответила она, покосившись на Алешу. – Обязательно. Моя мечта – сниматься в мюзиклах. И в нашей театральной студии мне уже дают ведущие роли!
— Бабы яги, да? – поинтересовался Армен.
— Татьяны Лариной! «Я к вам пишу – чего же боле? Что я могу еще сказать?»
— Ой-ё-ё-ё-ё! – Армен заткнул себе уши. – Только не это!
— «Теперь я знаю в вашей воле меня презрением наказать! – она от декламации почти нечаянно соскользнула на пение. – Но вы, к моей несчастной доле хоть каплю жалости храня, вы не оставите меня?»
— Не оставим, не оставим! – запричитал Армен, — только не пой, светик, постыдись!
— А сегодня даже приезжают к нам на занятие для кастинга в кино! Ищут на главную роль, поняли! Будут первые пробы!
— Автограф дашь, когда станешь звездой? – Алеша добродушно посмотрел на Иру.
— Тебе дам, – улыбнулась она, приободрившись.
— А мне? – примирительно поинтересовался Армен.
— А тебе – фиг с маслом!
Компания рассмеялась.
— Хорошо, — не обиделся Армен, — только масла побольше…
— А больше всего я хочу сыграть Жанну Д’арк. – И она продекламировала: «Мне голос был: спаси их, дева, спаси их, короля и Францию!»
— Гляди — чувырла идёт! – кивнула Люба сестре на приближающуюся к ним Оксану и презрительно поморщилась. В руках у цветочницы оставался последний букетик.
— И не лень позориться, — усмехнулась Таня и объяснила мальчикам. — Эта побирушка из нашего класса.
Алеша поморщился. Оксана поравнялась с компанией и дружелюбно сказала одноклассницам:
— Привет, девочки!
Люба, хмыкнув, отвернулась. Таня промолчала. Оксана смутилась и быстро пошла к выходу. Алеша еще больше напрягся.
— Одевается, как с помойки, — произнесла ей вслед Люба.
— Она на самом деле красивая, — продолжала играть свою царственную роль Ира. – Только вкуса нет. Вкус надо развивать, — философствовала она. – А как? Опытным путем. Покупать вещи… А если денег нет? – Она сочувственно вздохнула, словно поддразнивая Алешу.
Алеша, не выдержав ее напускной манерности, вдруг вскочил из-за стола.
Одернув мундир, он быстро пошёл за Оксаной.
— Постой, – сказал Алеша, когда догнал её. — Сколько стоят твои цветы?
— Сорок рублей, – смущенно ответила она, не поднимая глаз.
Алеша отдал деньги и, получив букет, тут же протянул его обратно:
— Это тебе!
— Спасибо, — девушка растерянно взглянула на него.
Армен посмотрел на девчонок. Таня и Люба, поймав его взгляд, переглянулись между собой и глупо захихикали.
Ира, не отрываясь, смотрела в сторону Оксаны и Алеши. В глазах ее плескалась обида. Она была уязвлена.
— Я пойду, — сказала Оксана Алеше. — Мне домой надо.
— Домой? А можно, я провожу?
Оксана пожала плечами.
— Подожди! Я сейчас. – Алеша поспешил обратно к столику.
Он подхватил и надел свою фуражку:
— Всем – пока! – сказал он компании.
— Ты что, уже уходишь? – возмутился Армен. – Совсем оборзел парень!
И уже уходя вслед за Оксаной, Алеша краешком глаза успел заметить сквозь приоткрытую дверь кафе расстроенное Ирино лицо… Она отвернулась и демонстративно смотрела куда-то в сторону, зная, что, может быть, он и оглянется… И снова мы вместе с ним слышим его закадровый комментарий:
«По правде говоря, Тужилину не хотелось огорчать ее своим демонстративным уходом. Он понимал, что на самом деле она не такая глупая и надменная, какой выставила себя, чтобы шокировать его. И еще он понимал, что на самом деле он уходит РАДИ НЕЕ. До конца увольнительной он должен попытаться получить какое-то подтверждение той страшной версии, о которой он еще никому ничего не сказал…»

Теперь световое табло показывало: 16 час 07 мин

Полковник Пузырев с хмурым видом, точно что-то высматривая, ходил по территории училища. Вдруг он увидел Иванкина, который теперь без дела слонялся по двору. Весь его облик носил отпечаток нежеланного и никому не нужного ребенка.
— Суворовец! – окликнул его полковник.– Иванкин, кажется? Почему не работаете?
— Я не штрафник, товарищ полковник, у меня есть увольнительная.
— А чего же ты не гуляешь или домой не идешь?
— Здесь веселее, — улыбнулся Иванкин. — А детский дом мой, товарищ полковник, в другом городе.
— Э-э-э, — полковник немного смутился. – Так ты детдомовский?
— Да…
— Не «да», — поправил полковник. — А так точно.
— Так точно, товарищ полковник.
— Ну и как тебе, нравится у нас учиться? – Он положил мальчишке руку на плечо и неторопливо повел его по дорожке.
— Очень… То есть, так точно, товарищ…
— Ладно, ладно, Иванкин. Пойдём чаем тебя напою… Поговорим, познакомимся поближе… У меня вафельный тортик есть, одна благодарная мамаша подарила…

Алеша и Оксана поднимались от набережной в верхнюю часть города.
— А где ты живешь? – спросил Алеша.
— Оливковая пять, там частные лома. Но нас скоро снесут, и мы будем жить в квартире.
— Так это хорошо?
— Очень хорошо, только сада жалко.
— Значит, Оливковая пять? А что там оливки растут?
— Ага, прямо в баночках… Ты Толю Буланова знаешь? – вдруг спросила Оксана.
— Знаю, новичок, как раз в наше отделение определили.
— Мы с ним дружим. Как он тебе?
— Да мы с ним толком даже и не говорили.
— Я чувствую, он тебе не понравился. А на самом деле он хороший парень. Правда, поверь…
— Ты что влюблена, что ли, в него?
— А что, нельзя?
— Да на здоровье…
— Просто я считаю, — продолжал свое Алеша, — все эти «любишь — не любишь» — дурь преходящая, напрасная трата времени.
— Да ты что? – притворно изумилась Оксана. – А я подумала, что ты тоже влюблен. В дочь хозяина… Ира, кажется, ее зовут…
– Да я ее первый раз в жизни вижу! — возмутился Алеша.
— Ты так на нее смотрел…
— Почему же я тогда сейчас ушел? – вспыхнул Алеша.
— Очень просто: от страха.
— От страха?! Какого?
— Страшно любить, — загадочно произнесла Оксана.
— Расшифруй, я не понял.
Она молчала.
Некоторое время Алеша они так и шли каждый сам по себе в задумчивости.
— «Страшно любить» — пробормотал он, не понимая.
— А я вот в Толю с первого взгляда влюбилась, — сообщила она.
— Слушай, давай на эту улицу завернем? – вдруг предложил он. Вдали был виден дом Армена. – Тут когда-то мы жили, давно. Хочется посмотреть место, где прошло мое босоногое детство…
— Почему босоногое? Бедные были? – сочувственно спросила Оксана.
— Ну так говорят! – нахмурился Алеша. – Если детство, то обязательно – босоногое. Идиома называется.
— Чему вас там только не учат, в этом суворовском! – удивилась Оксана.
— Ничего удивительного, готовят элиту, — простецким тоном объяснил ей Алеша.
— Босоногое детство! – засмеялась Оксана.

Босоногие, на цыпочках, они быстро прокрались по деревянным ступеням мимо дверей квартиры Армена и дальше вверх по лестнице к люку на чердак.
— Не хочу беспокоить хозяев, — обуваясь, объяснял свои предосторожности Алеша. – Тут сейчас одна армянская семья живет… В гости затащат, страшное дело…

Алеша с трудом открыл люк и осторожно оглядел чердак. Теперь лучи предзакатного солнца, бьющие из слуховых окон, делали его еще более живописным. Но дверь, которая была в чердачной перегородке, теперь была закрыта.
Убедившись, что на чердаке стоит абсолютная тишина, Алеша влез на него и рукой вытянул за собой Оксану.
— Стой здесь! – шепотом приказал он ей и осторожно подошел к двери и снова прислушался.
— Ты чего меня пугаешь? – так же шепотом спросила Оксана.
— Ну я просто прикалываюсь, — шепотом ответил он и тут же, поймав себя на том, что опять сбился на вульгарную речь, отвернулся от Оксаны и сделал себе страшную гримасу. Однако Оксана заметила ее в отражении слухового окна, которое было и в этой чердачной секции. Лицо ее сделалось испуганным.
— Я лучше пойду вниз! – тихо сказала она.
— Да ты не очкуй! – деланно, но так же тихо засмеялся он, открыл дверь и шагнул за нее. Быстро оглянулся – никого и нигде. Даже за дверями.
– Вот тебе «ну»! вот тебе «прикалываюсь»! вот тебе «очкуй»!– шепотом говорил он себе, поспешно, пока не появилась Оксана, колотя кулаком себя в щеку.
Однако последний его удар она успела увидеть и снова замерла в дверях, ошеломленная.
— «Киношок»! – засмеялся Алеша, заметив ее испуг. – Такая игра! – Он улыбнулся Оксане и, подражая Армену, стал восклицать. – Сколько здесь всего было – страшное дело! Стрельбы! боёв! схваток с пиратами! плаваний кругосветных! полетов в космос!…
Он не мог знать, что его хорошо слышит человек с невыразительной внешностью (Тип №1, «наблюдатель»). Распластавшись, этот человек неподвижно лежал на крутой крыше над слуховым окном, стараясь ничем не выдать своего присутствия. В одной руке у него был бинокль, в другой пистолет, а лицо его выражало крайнее недоумение. Второй раз за день приходилось ему слышать этот странный монолог, произносимый на разные голоса.
— Можно сказать, здесь прошла в сжатом виде вся кровавая история человечества! Жесть! Просто жесть! – звучало над крышей…

— Слушай, — Алеша стоял и, пораженный, смотрел в открытое слуховое окно. – А здесь ни за чем толком нельзя наблюдать, кроме как за ее домом! Везде одни только крыши…
— Чьим домом? – робко спросила Оксана.
Он хотел что-то ответить ей, и вдруг рядом с подоконником на крыше увидел тот же самый уже до дрожи ему знакомый уголок мужской туфли – совсем маленький уголок… Или это опять ему померещилось? И тут, видимо, от мысли, что ему надо будет вступать в борьбу на такой высоте, его вестибулярный синдром дал о себе знать, голова закружилась, в ушах зашумело, он вцепился руками в раму окна.
— Какой вид, с ума сойти! – сказал он Оксане каким-то странным голосом. Увидел ножку от стола, лежащую в груде хлама, и тихонько подвинул ее поближе к себе.
— Да, красиво! – вздохнула она. – Японцы, говорят, могут смотреть на какой-то вид целыми часами…
Человеку на крыше эта реплика явно не понравилась. И он с облегчением услышал ответную реплику, решительно произнесенную хриплым молодым голосом:
— Ладно, пошли!
Он услышал шаги и потом звуки закрываемого люка. Дал сползти своему телу по крыше ближе к слуховому окну, заглянул через него внутрь. Никого. И вдруг в его кармане зазвонил мобильный – запел голосом Вертинского «Я — маленькая балерина, всегда нема, всегда нема…». Человек от неожиданности чуть не упал с крыши. Наконец, вытащил мобильный из кармана и прохрипел:
— Тут какое-то экскурсионное бюро, не пойму! На пару секунд запел бы ты раньше, и пришлось бы двоих отправить в Сочи! Загорать! Здесь пусто. Всё по плану. Успеваю спокойно. Пёхом. Пёхом всегда надежней.

— Ты все-таки странный, — резюмировала впечатления Оксана, когда они спрятались во дворе за сараями. – Чего ты испугался?
— Подожди, дай подумать о смысле жизни, — попросил ее Алеша. Ему надо было сосредоточиться. После стресса.
— А чего думать, все уже до нас придумано – смысл жизни в любви! – легкомысленно сказала Оксана. – Ну ладно, ты думай, а я, пожалуй, пойду, навещу своего Толика.
Алеша, казалось, ее не слышал. За кадром снова возник голос повествователя:
«Мысль Тужилина работала лихорадочно. Что знал он теперь наверняка? То, что за его новой знакомой и правда идет охота. Скорее всего, ее хотят похитить с целью выкупа. И этот человек на крыше – из этой банды. Но, если заявиться сейчас в милицию, что он там скажет? Про кончик туфли?.. Этого человека надо выследить! Хоть что-то узнать! И сообщить Ириному отцу!»
Наконец, решение созрело.
— Умеешь, чужие письма хранить и не читать? – спросил он Оксану. – Умеешь! – понял по обиженному выражению ее лица Алеша, быстро вырвал из блокнота листок, написал что-то (мы, пользуясь своим служебным положением, прочли, ЧТО именно: «С твоего чердака ведется наблюдение за Ириным домом, это точно, я застукал. По-моему, готовится ее похищение. Если со мной что-то случится, передай это ей и ее отцу»), он сложил листок вчетверо, написал сверху «АРМЕНУ» и протянул его Оксане. – Передашь своему Толе, а он пусть передаст Армену Туманяну. – Ну пока!
— Ты здесь остаешься? – удивилась она.
Последние его слова опять вызвали в ней смутную тревогу.
— Мне надо подумать о смысле жизни, — ответил он твердо. – «Страшно любить», говоришь? Интересная мысль. Иди и не оглядывайся! – он даже подтолкнул Оксану.
Оксана в некотором смятении вышла на улицу.
Он остался. И стал ждать.
— «Страшно любить», — снова пробормотал он, теперь понимая эти слова всё больше.
И в эту минуту из подъезда дома Армена вышел человек с невыразительной внешностью, зевнул, как бы невзначай оглянулся вокруг и пошел через двор к выходу на улице. Через плечо у него висела небольшая сумка, из не до конца застегнутой ее молнии торчал ремешок бинокля…

После трудовой вахты Пантелеев отлеживался на своей кровати в спальне и разговаривал по мобильному, время от времени опасливо оглядываясь на дверь, не идет ли кто…
-… но ты еще разочек поговори с отцом… Ну не могу я здесь, не могу. Возьмите меня обратно… Что значит «привыкнешь и понравится»?! Да я никогда не привыкну! Потому что не хочу быть военным… — На глазах у бедного парня даже выступили злые слезы. – И генералом не хочу!!! Мам, ну поговори с отцом… — Пантелеев сменил тон почти на нежный. – Я буду тебе помогать, посуду мыть, с малышами сидеть…
Дверь открылась, и в спальню вошёл Иванкин. У него был потерянный и виноватый вид.
— Мам, я перезвоню, — поспешно закончил Пантелеев разговор и спрятал трубку. – А чего ты не в городе? – спросил он у Иванкина. – У тебя что-то случилось?
— Ничего не случилось! – быстро ответил Иванкин. – А чего в городе без денег делать?
Пантелеев достал кошелёк.
— Будь другом, сходи в магазин, купи чего-нибудь, — он протянул Иванкину деньги.
— А чего купить-то? — обрадовался Иванкин.
— Чего-нибудь, вафельный тортик, например…- Увидев какой-то удивленный испуг в глазах Иванкина, Пантелеев успокаивающе добавил: — Чего хочешь, того и купи.
Иванкин кивнул и бодро направился к двери. Пантелеев проводил его взглядом, снова достал мобильный и стал набирать номер…

Тужилин понимал, что его форма обращает на себя внимание, поэтому ему пришлось, следя за человеком с невыразительной внешностью, отпускать его на достаточно большое расстояние…

В паутине дорог за рекой, огибавшей петлёй высокий склон, тянулись до самого горизонта поля. Иванкин и Пантелеев, свесив ноги, сидели на крыше гаража, стоящего на самом краю склона и смотрели на катера, прогулочные яхты и рыбацкие лодки, которые бороздили реку. Склон был обнесен забором, который огораживал территорию училища. Между ребятами лежал пакет с конфетами, которые они ели, запивая их соком из больших коробок.
К гаражу подошел Кулик, парень с физиономией зэка, и крикнул им снизу:
— Эй, салаги, вы с какого взвода?
— С четвертого, — обернувшись, буркнул Иванкин.
— А ну слезайте оттуда! – приказал Кулик.
— Почему? – недовольно спросил Пантелеев.
— По-кочану! Не положено!! Слезай, я сказал!!!
С конфетами и соком мальчишки сползли по лестнице.
— Так-то! – удовлетворенно сказал Кулик и покосился на сладости. — Угощаете или как?
— Да бери, конечно! – радушно предложил Иванкин и посмотрел на Пантелеева. Тот молча пожал плечами.
— Уважили дедушку, – Кулик достал конфету и съел её. — Слышь, салаги, зайдите ко мне через час! Я в первом взводе. – Он выгреб из пакета в карман большую пригоршню конфет. – Надо форму постирать и берцы почистить. Дайте-ка! – Кулик взял в руки обе коробки с соком, взвесил их, одну оставил у себя, а вторую вернул. — В общем, жду.
Мальчишки посмотрели ему вслед.
— Вот козел! — сплюнул Пантелеев. – Берцы ему почистить! Хрен ему с редькой! «Дедушка» нашелся – он же из нашей роты!
Иванкин тяжело промолчал.
У забора в кустах зашуршало и к ребятам, доброжелательно виляя хвостиком, неуклюже выбрался маленький щенок.
— Иди сюда маленький, — подхватил щенка Иванкин, расплываясь в улыбке. – Ах ты, пузанчик!.. Молочка бы ему.
Пантелеев, усмехнувшись, посмотрел на приятеля:
— Будет ему молочко!.. – и достал из кармана деньги.

Начало смеркаться. Алеша продолжал свою слежку, всё повторяя на разные лады загадочную фразу Оксаны:
— «Страшно любить», «страшно любить»…
На рекламном щите, за которым он спрятался, сияло улыбающееся лицо кандидата в мэры города. И надпись: «ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ОСВОБОДИТ НАШ ГОРОД ОТ ВЛАСТИ КРИМИНАЛА. ГОЛОСУЙТЕ ЗА ДАВИДА ГУСЕЕВА!»

Армен распахнул двери спальни. Оглядел присутствующих.
— А что, Лешка еще не вернулся? – и озабоченно посмотрел на часы.
— Да не боись, командир не подведет! – успокоил его Шеф.
В спальне третьего отделения перед вечерним построением суворовцы занимались кто чем: Данилов пришивал свежий подворотничок, Буланов, используя спинки кроватей в качестве турника, отжимался на них, Шевченко бренчал на гитаре, Иванкин и Пантелеев наблюдали, как щенок лакает молоко из алюминиевой миски, а Шишкин в больших цветастых трусах сидел на подоконнике и зубрил стихотворение:
— «…Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои…»
— Шишкин, дай трусы поносить, — лениво прикололся Армен.
— Отвянь! Между прочим, во Франции все в таких ходят! «…быть может, за грехи мои… быть может, за грехи мои…» Блин! – забуксовал Шишкин, нервно листая томик Пушкина.
— «Мой ангел, я любви не стою», — подсказал Иванкин.
— «Кто не был кадетом, тому не понять,
Что значит кадету девчонку обнять…» — бренча на гитаре, запел Шевченко.
— Кончай гитару мучить, Шеф, — поморщился Пантелеев. – Уши вянут!
— Играй, Шеф, играй, — встрял Данилов. – Обнять девчонку – это клево!
— Во, наяривает! – умилялся Иванкин, поглаживая щенка пальцем между ушами. – Проголодался, видно. Лопай, Тузик, лопай.
— Ну, хорош тискать-то, пусть поест спокойно! – оттолкнул его руку Пантелеев.
— Эт-то что такое?! – в дверях стоял полковник Пузырев. – Почему в расположении животное?!
— Отделение, смирно! – запоздало скомандовал Шевченко.
— Вольно. Немедленно выбросить собаку из расположения!
— Товарищ полковник, — попросил Пантелеев. – Пусть он у нас до завтра побудет, а потом я его пристрою.
— Немедленно убрать собаку!
Мальчишки хмуро переглянулись.
— Что же его – на улицу выбросить? – растерянно спросил Пантелеев.
А Иванкин только испуганно хлопал глазами.
— Отставить разговоры! Выполняйте приказ!
Мальчишки замерли, переглядывались в растерянности.
— Вы-пол-няйте при-каз! – отчеканил каждый слог полковник.
Буланов быстро подошёл к щенку, взял его за шкирку и вышел из комнаты.
— Вот так-то лучше. Животных в жилых помещениях держать не положено! — полковник оглядел отделение, — Почему постели в беспорядке? Отбоя еще не было. – Он шел вдоль ряда кроватей, как бы в возмущении тыкая в подушки. Вдруг его рука замерла. Он оглянулся на строй. — Суворовец Данилов!
– Я!
— Что у тебя под наволочкой? – Данилов стоял, опустив голову. – Может быть, дневник молодого суворовца, мечтающего о воинской славе? Или коллекция марок, посвященная победам русского оружия? Доставай.
Данилов, мучительно краснея, подошел к постели и в абсолютной тишине извлек из наволочки номер «Плейбоя».
— О, какая неожиданность! – с деланным пафосом воскликнул полковник. – «Плейбой»! – Пузырев презрительно, словно боясь испачкаться, двумя пальцами за уголок поднял над собой журнал. – Ты хоть знаешь, как это переводится? «Играющий мальчик!» И чем же вы играете, молодой человек, по ночам?
— Ничем я не играю! – вдруг вспыхнул Данилов под невольные смешки товарищей.
— Наряд вне очереди. Доложите об этом командиру взвода.
— Слушаюсь, — выдавил из себя Данилов.
— Да, отделеньице! — подытожил Пузырев, — зоопарк и курилка в спальне! Плейбои под подушкой. А командир всей этой прелести Тужилин. По возвращении из увольнения немедленно ко мне!
Когда полковник вышел из комнаты, Пантелеев обвёл ребят взглядом:
— Пацаны, а откуда он узнал, что это постель Данилова? Вы думаете, он помнит, где кто спит?
— Да, кажись, тут без стукача не обошлось! – пораженно протянул Шишкин.
— Новенький заложил, – веско произнёс Шевченко. – Кто же еще?
— Мстит нам! – понял Данилов.
— Видели, как он сразу бедного щенка за шкирку! – вспомнил Шишкин.
— Надо его наказать, – подытожил Шевченко.
— А как? – поинтересовался Пантелеев.
— Придумаем, – зло усмехнулся Шевченко.
Никто из ребят не обратил внимания, как потупился Иванкин и, неосторожно опрокинув ногой чашку с молоком, вышел из спальни.
Армен снова озабоченно посмотрел на часы, поднял голову и вдруг увидел в окне на улице за оградой училища Оксану.
Она стояла у кромки тротуара, наполовину заслонённая кустами, и смотрела куда-то в сторону, явно ожидая кого-то. Вот к ней с другой стороны решетки подбежал Буланов с щенком под мышкой… Она сквозь прутья решетки поцеловала в щеку по очереди обоих, обняла его ладонью за шею и прильнула своей щекою к его руке.
Буланов стал что-то возбужденно рассказывать ей. А она – ему. Потом она передала ему какую-то бумажку, а он вручил ей щенка. Они поцеловались, и он побежал обратно в корпус.
Армен посмотрел в сторону КПП, а потом на часы. До окончания времени увольнительных оставалось немного.
Бесшумно прошелестел титр:
19 часов 48 мин. того же дня
Окраина города

Стоя на автобусной остановке, Алеша нервно всматривался вокруг. Человек, за которым он следил, исчез. Рядом с остановкой были открытые ворота строительного участка. Здание за ними было уже почти готово. По-современному безликое и бездушное, оно ощерилось наружу черными глазницами окон, небрежно заколоченных рваными кусками черного картона.
Алеша оглянулся вокруг – никого. И вдруг в глубине одного из окон, оставшихся не заколоченными, блеснули стекла знакомого бинокля.
Алеша посмотрел, в какую сторону был направлен бинокль на этот раз.
И увидел стоящую напротив стройки небольшую группу людей. В ее центре был тот самый человек, которого мы недавно видели на рекламном щите – кандидат в мэры Давид Гусеев. Его невозможно было не узнать, поскольку он давал интервью на фоне собственного плаката. Группа, стоявшая напротив него, состояла из трех охранников, журналиста с микрофоном и оператора с видеокамерой…
Алеша снова обернулся к окну. И вдруг увидел, что в соседнем окне какая-то рука в кожаной перчатке отогнула изнутри кусок картона, чтобы увеличить поле обзора. В дыре блеснуло стекло бинокля, а за ним в темноте уже невозможно было ничего разглядеть. Алеша напряг свое зрение, насколько мог. И вот рядом с биноклем в дыре за картоном ему померещился оптический прибор винтовки и ее черный ствол. Алеша так и стоял, оцепенев. Мираж не пропадал. Ствол был нацелен к той самой группе людей у щита.
Алеша рванулся и побежал к журналистам.
Пока он бежал, крича на ходу что-то неслышное, за кадром звучал его голос:
«Тужилин понимал, что дело могли решать сотые доли секунды. Возможно, это был мировой рекорд среди юношества на 60 метров, но об этом никто никогда не узнает. Мгновенья… 17 мгновений осени… Может быть, подумал он, последней осени в его жизни…»
Всё дальнейшее произошло, как во сне: сбитая камера, прыжок Алеши на Гусеева и несколько негромко прозвучавших выстрелов. Следы от пуль разорвали фигуру Гусеева, правда, на плакате.
Некоторое время они оба так и лежали на земле, созерцая перед собой возникшие на их глазах маленькие дырочки на плакате… Три охранника (типы с выразительной внешностью №1, №2 и №3), придавив спасателя и спасенного, образовали из своих самоотверженных тел живой щит, из которого навстречу неизвестной опасности торчали в их руках пистолеты … Время от времени они палили куда-то в сторону черных окон…
— Очень мило с вашей стороны, — сказал кандидат в мэры своему спасителю, морщась от боли и потирая синяк на лбу. – Ваш вечный должник. — И он, дотянувшись двумя пальцами до нагрудного кармана своего пиджака, вытащил из него визитку и заправил ее за погон суворовца. – Между прочим, это мы для вас строим, – он повернул голову в сторону здания. – По последнему слову техники, с компьютерным центром и бассейном. Так что звоните… Хватит палить! – заорал он вдруг охранникам.
— Шеф, действуем по инструкции! — объяснил один из них, осторожно вставая, но продолжая прикрывать его своим телом.
— Скажите, пожалуйста, сколько времени? – спросил Алеша у Гусеева, когда они поднимались и отряхивались от пыли.
— Должно быть восемь, — машинально посмотрел на свои наручные часы кандидат. — Так и есть.
Услышав ответ, Алеша округлил от ужаса глаза и, увидев приближающийся автобус, рванулся на остановку…
Оператор пытался понять, работает ли его камера…
Между тем, Алеша уже вскочил в автобус.
…- Дело житейское, покушение на кандидата, — комментировал по горячим следам события в камеру потерпевший. – Лично я к этому уже привык. – Он усмехнулся. – И бьюсь об заклад, преступники опять не будут найдены!
— Будут ли найдены герои? – интервьюер с микрофоном сиял. Оглянулся на уезжавший автобус. — Спас, убежал и не представился! И вообще, всё это похоже на сон. Покушение во время интервью…
— Увы, это не сон! Это наша грубая ежедневная явь! – проговорил в микрофон кандидат. И проникновенно добавил. – И вы знаете человека, который с этим может покончить!
— Камера не работает, — вдруг мрачно проговорил оператор.
На мгновенье мелькнула немая сцена, напомнившая классический финал «Ревизора»…

А в окне автобуса в такт его ходу слегка покачивалось задумчивое лицо нашего героя.
«Суворовец Тужилин теперь понимал: одни и те же люди хотят похитить Ирину и убить кандидата в мэры. Завтра он обязан всё рассказать капитану Маркову, и они с ним решат, как действовать дальше. Но уже сегодня Армену надо позвонить отцу этой девочки. Гафаров должен всё знать и усилить охрану. Или вызвать милицию… Этот план показался Тужилину безукоризненным. Он не догадывался, какие испытания готовит ему судьба…»

Снова возник и исчез титр:
19 часов 19 мин. того же дня
театр-студия «Приобщение»

— «Сначала я молчать хотела! – пела свою партию в мюзикле «Евгений Онегин» Ирина Гафарова. – Поверьте: моего стыда вы не узнали б никогда, когда б надежду я имела, хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть вас…»
Зал был почти пуст. Шла репетиция. В зале в первом ряду сидели студийцы, не занятые в сцене, за режиссерским столиком восседал руководитель студии Савелий Никитович, пожилой седобородый мужчина, да еще дядя Петя сидел на одном из последних рядов. На его лице плавала блаженная улыбка – он гордился своей Иринкой.
С заднего входа в зал тихо вошли двое хорошо одетых мужчин невыразительной наружности (типы №3 и №4). У одного в руках была видеокамера. Они бесшумно подошли к дяде Пете, зажали ему рот и сделали ему укол. Его тело обмякло. Его тут же уложили в темноту, между рядов.

— Добрый день, Савелий Никитович! — тихо по очереди поздоровались мужчины за руку с руководителем студии. – Вот, — как и обещали, мы здесь. – Они присели рядом, и тип №3 (назовем его «вторым режиссером») продолжал шепотом. – Проведем видеопробы для нашего режиссера, и уедем. В том залике, где мы с вами были вчера. Там вполне пристойно. У нас очень мало времени. С каждым фильмом кастинг делается все безумнее! Сегодня у нас еще два коллектива. В вашем – мы остановились вот на этой кандидатуре…
Тип №4, тот, что был с камерой, (назовем его «вторым оператором») подал коллеге пакет со снимками. Снимков было много.
Коллега стал их перебирать, наконец, нашел нужный.
— Вот на этой.
— Нет, нет! – поправил его коллега. – Вот же! – выбрал он другую фотографию.
— Да, да – спохватился его коллега. – Именно эту режиссер отметил. Вот даже его фломастер. Как имя этой девочки? – невинно спросил он.
— Ирина, Ирина Гафарова, одна из наших подающих надежды… — улыбнулся Савелий Никитович. – И дочь…
— Нам все равно, чья она дочь! Главное – чтобы было попадание в яблочко! Замысла.
— «Зачем вы посетили нас? – пела Ирина. — В глуши забытого селенья
я никогда не знала б вас, не знала б горького мученья…»
Савелий Никитович хотел прервать репетицию, но гости его остановили.
— Не стоит, так хорошо идет репетиция. Замечательная атмосфера! Нас учили: когда дыханье в сцене появилось – грех сбивать его. У вас ведь есть из второго состава девочка? Вот пусть она и подхватит.
— Да-да, это очень интересный опыт! Я никогда так не делал! – Савелий Никитович уважал столичную школу режиссуры. Он осторожно подошел к одной из студиек, сидевшей в первом ряду и что-то шепнул ей. Та быстро сообразила, кивнула, поднялась на сцену, в свою очередь шепнула что-то поющей Ирине, и вот уже пела вместо нее, плавно подхватив мелодию. – «Другой!.. Нет, никому на свете не отдала бы сердца я! То в вышнем суждено совете… То воля неба: я твоя…»
Ирина с гостями выходила в ближайшие к сцене боковые двери зала. Уходя, она успела бросить взгляд в зал в поисках знакомой фигуры дяди Пети, но, не найдя ее, не обратила на это внимания. Слишком волнительны были для нее предстоящие пробы.

Между тем Буланов вернулся в спальню и увидел, что его кровать пуста – только голая панцирная сетка.
— Где мой матрац? – хмуро спросил он.
— У параши, — небрежно ответил Данилов. — Стукачам только там место!
— Придурки! – процедил Буланов и вышел из комнаты.
Однако тут же вернулся, и, не дойдя до тумбочки Армена, издали досадливо бросил на нее Тужилинскую записку, только что переданную ему Оксаной, и вышел, не увидев, как сложенная небольшим квадратиком бумажка с тумбочки роковым образом соскользнула с тумбочки и застряла в щели между нею и стеной.
Армена в спальне не было, и никто этого мимолетного факта не заметил. Так и осталась она висеть, не переданной – между стеной и тумбочкой в качестве того самого Чеховского ружья, которое должно со временем выстрелить, хотя авторы пока и не знают – как…

Небольшой репетиционный зал детского Дома творчества был залит ярким светом. В центре стояло кресло и стол для режиссера с рассыпанными листками какой-то пьесы и несколькими разноцветными карандашами, небрежно лежащими поверх них
Пока один мужчина раздвигал легкий штативчик и устанавливал видеокамеру, другой объяснял Ирине задачу эпизода:
— Итак, Ириша, наша история про похищение одной девочки. Тебе сейчас предстоит сыграть эпизод, где бандиты требуют от нее, чтобы она обратилась к своему отцу с определенными словами. Вот текст. – Мужчина протянул ей листок. – Просмотри его. Наизусть говорить пока необязательно. Импровизируй – это канва. Главное, твоя способность вжиться в ситуацию, быть в ней правдивой. Мы должны тебе поверить. Помнишь у Станиславского: «не верю»? Тебе сам Станиславский должен сказать: «верю!»
Ирина читала текст на бумаге, но что-то мучительно настораживало ее. Она вспомнила вдруг свой прощальный взгляд в зал. Почему там не было дяди Пети?
— Тут шофер дядя Петя, он будет волноваться, я должна ему сказать, что я здесь. – Она быстро пошла к выходу. Но вдруг жесткая рука резко остановила ее.
— Твой дядя Петя в курсе. Он будет ждать нас на натуре, — сказал с преувеличенной лаской мужчина. – Ведь нужна еще и там проба. Надо показать режиссеру, как ты вживаешься в среду. По сценарию девочку прячут на барже.
— На барже «Мечта»! — невольно ухмыльнулся своему коллеге оператор.
— Помолчи! – зло оборвал его первый. И снова с преувеличенной ласковостью обратился к девочке. – Садись сюда, девочка. Тебе все понятно? Сейчас я буду тебе помогать и буду очень плохим. Твой испуг должен быть предельно натуральным.
Он вышел из кадра, кивнул оператору и заорал издали грозным голосом.
— Говори, дрянь, отцу, что ты хочешь жить! Что, если он любит тебя, пусть он всё сделает, как надо!
Ира не на шутку испугалась.
— Хорошо, хорошо! – поддержал ее игру первый. – Крупнее! – так же тихо сказал он оператору.
На дисплее камеры лицо Иры приблизилось к нам.
— Папа! – заговорила она. – Я в руках этих страшных людей. Они не перед чем не остановятся, я это вижу. – Она посмотрела в листок. – Выполни все, что они просят. Умоляю тебя, спаси меня!
По мере того, как она с выражением проговаривала этот текст, она все яснее понимала, что всё происходящее – совсем никакие не пробы, а зловещая игра, под названием «реальность» — ее и в самом деле хотят похитить!
— Стоп! – скомандовал первый. – Первый дубль и уже хорошо. На этом и поставим точку.
— Нет, нет! Прошу вас, сделаем еще дубль! – взмолилась Ира. А под столом ее рука лихорадочно карябала что-то на обратной стороне листка со своей «ролью» – увы, тут же сломавшимся карандашом:
— Никаких дублей! Все замечательно! – Коллега забрал у оператора маленький диск и спрятал его в коробочку. – У нас еще пробы на натуре. – Коробочку положил к себе в карман.
— А можно я переоденусь? – спросила Ира, вставая перед столом. За своей спиной она незаметно для похитителей оставила на столе листок со своей ролью и своей корявой надписью.
— Зачем переодеваться? Тебя же похитили в этом наряде — жестко усмехнувшись, проговорил похититель, и, взяв ее под руку, быстро повел по пустынному фойе, готовый в любую секунду заткнуть ей рот. – Очень пикантный наряд для таких сцен!
— Что, по сценарию мою героиню похитили в платье Татьяны Ларины? – с тихой обреченностью спросила Ира.
— Представь себе! — уже сбросив маску, ехидно провозгласил похититель. – У нас такое кино, где все перемешено – выдумки, фантазии, жизнь!.. И ты своей импровизацией уже вносишь в него очень милые нотки! – И, вталкивая ее в машину, добавил: – А сейчас по роли тебе завяжут глаза а, если понадобится, то и рот. Знай, девочка: за всё в этой жизни приходится платить! За славу! За деньги! За доброго папочку! – Он захлопнул за ней дверь и сказал напарнику: — Гони! –
И пошел к другой машине.
— Все идет по плану, — говорил он кому-то по мобильному. — Еду к папе. – И добавил: — Римскому! – Он хрипло засмеялся.
Две иномарки почти одновременно резко рванули с места.

Перед закрытием тумблера на КПП, означавшим конец срока увольнительных, Тужилин успел проскочить буквально с последним движением секундной стрелки. После пробежки с автобусной остановки он едва переводил дыханье. Дежурный офицер только покачал головой и даже не сделал ему замечания по поводу его непотребного вида.

Иванкин стоял в туалете у окна и чистил для Кулика две пары обуви. Тот придирчиво принимал его работу.
Вошёл Буланов. Иванкин на мгновенье замер, бросив в его сторону косой взгляд, а затем с ещё большим рвением заработал обувной щёткой.
Буланов прошёл к унитазам, рядом с которыми лежали матрац, одеяло и подушка; сгрёб свои вещи и уже выходил, когда Кулик вдруг преградил ему дорогу.
— Тормози! — Кулик поставил на пол ведро воды и швабру с тряпкой. — Слушай внимательно, черпак! Вот тебе рабочий инструмент. Домоешь за дедушку коридор отсюда и до лестницы. Понял?
— Отвали! – Буланов хотел обойти его.
— Ты что, не понял, черпак, что тебе дедушка сказал? – раздраженный Кулик схватил его за воротник.
— Убери лапы! – Буланов рывком сбросил его руку. – Дедуля!
Кулик отступил на шаг и сплюнул на пол.
— А между прочим, — подал голос Иванкин, — когда мы поступали, нам сказали, что в суворовских дедовщины не бывает!
— А вот с этого дня будет! – Кулик повернулся к Буланову. — Мой, я сказал! А то…
— А то — что?
— А то мы с тобой по-другому говорить будем! – Кулик плюнул в ведро. — Вперёд, я сказал!
Буланов помедлил, подошёл к подоконнику и пристроил на нём свои пожитки. Потом он вернулся к ведру; ухватив ручку, поднял его и опрокинул на голову Кулику. Не обращая внимания ни на грохот отброшенного ведра и ругань Кулика, ни на изумленного Иванкина, Буланов прихватил свои вещи и вышел.

Алеша, в испачканной от своих подвигов форме, разгоряченный от быстрой ходьбы, не дойдя до своего отделения, неожиданно столкнулся в коридоре с Пузыревым.
— На ловца и зверь бежит! – чуть не сияя от предвкушения, ответил на его полагающееся по уставу приветствие полковник.
Алеша замер. Полковник некоторое время внимательно рассматривал его.
– Свинья, говоришь, всегда грязь найдет?
Алеше ничего не оставалось делать, как только выпалить:
— Так точно, товарищ полковник!
— Меня, знаете что поражает в вашем отделении, товарищ командир? Единство стиля. – Он повернул фуражку на Алешиной голове на бок, так что вид его стал действительно смешным. – Чистейший постмодернизм! За нарушение формы одежды наряд вне очереди – чистить туалеты. Приступайте!
— Есть, товарищ полковник! Разрешите переодеть форму?
— А зачем? – деланно удивился зампопед. – Ваша форма соответствует содержанию. – Он еще сильнее накренил на бок его фуражку, расстегнул на его кителе пару пуговиц, вытащил за уголок слегка торчащую из-под его погона бумажку – так чтоб она торчала повыразительней… И вдруг увидел на этой бумажке нечто, что заставило его брови на переносице поползти вверх. Это была визитка кандидата в мэры… Он извлек ее двумя пальцами из-под пагона и держал перед собой на манер сигареты, словно не веря своим глазам. – А это у вас откуда? – спросил он Алешу уже совсем другим тоном.
Алеша смотрел в его лицо, как бы снова решая про себя вопрос о смысле жизни.
«От верблюда!» — хотелось ответить Тужилину – спокойно и с достоинством. Честь его была снова безжалостно попрана, и он снова мог бы ее защитить. Но он помнил и другое: «жизнь – Родине, сердце…» Нет, он не имеет права рисковать безопасностью этой девочки! Может быть, будущей радистки Кэт. Сейчас главное было – найти Армена и срочно позвонить ее отцу. Дорога была каждая минута. Честью придется пожертвовать!»
— Я вас спрашиваю, откуда это у вас? – повторил свой вопрос зампопед.
— Не могу знать! – отчеканил Тужилин.
— Не можете знать?
— Так точно, товарищ полковник!
Какое-то время Пузырев изучал по очереди – каменное лицо стоявшего перед ним навытяжку расхристанного суворовца и факт этой визитки под его погоном.
— Не можете?
— Не могу…
В конце концов, зампопед почел за благо вернуть визитку на ее прежнее место и сказать Тужилину:
— Идите.

Снова возник и исчез титр:
20 часов 59 мин. того же дня
вилла Рената Гафарова
Мы увидели эту виллу в окуляре знакомого бинокля.
Из слухового окна чердака в доме Армена человек с невыразительной внешностью (тип №1) наблюдал, как его коллега «режиссер видеопроб» (тип №3) остановил свою машину у ворот дома Гафарова. Между наблюдателем и режиссером существовала и радиосвязь.
— Клиент на месте, — сказал наблюдатель. – Прислуга отпущена. Только на пульте один звонарь.
— Всё, больше не вякай! – ответил ему «второй режиссер», не выходя из машины. – Пиши и смотри. Если пойдет не по сценарию, свисти наверх. – Он вытащил из кармана мобильник и нажал кнопку вызова заранее набранного номера. – Ренат Талгатович? Вас беспокоит второй режиссер по работе с детьми. Не хотите посмотреть видеопробы, где ваша дочка играет похищенную девочку? Она очень талантлива и очень ранима… Ее надо беречь, ее надо очень беречь! Как педагог советую не делать никаких неосторожных движений. Ваш дом под полным контролем. Знаете, что означает слово «педагог»? Водитель детей. Вам что-нибудь непонятно?… Я здесь у ваших ворот.
Через некоторое время ворота раскрылись, и «второй режиссер» въехал во внутрь двора.

Между тем, в гостиной Гафаров поспешно звонил дочери.

В грим-уборной театра-студии «Приобщение», где на время репетиции была сложена одежда студийцев, их сумки и рюкзачки, раздалось ласковое пение Ириного мобильника «Соловей мой, соловей, голосистый соловей!» — значит, звонит папа. Соловей не откликнулся. Никого. Только тревожно билась осенняя листва в окна…

— Обойдемся без предисловий! – вошедший «второй режиссер» взял из рук Гафарова мобильный и включил на нем сигнал «занято». Снял трубку и со стоящего на журнальном столике телефона. – Чтобы не мешали художественному впечатлению, — улыбнулся он Гафарову. По-хозяйски присмотрелся к стоящей в гостиной аппаратуре, включил, всё, что надо – вставил в дисковод принесенный диск:
— Мне самому любопытно, еще не видел. Наши первые пробы! — махнул он пультом как дирижерской палочкой
— Папа! – звучало с экрана домашнего кинотеатра. – Я в руках этих страшных людей. Они не перед чем не остановятся, я это вижу. Выполни все, что они просят. Умоляю тебя, спаси меня!
— 17 секунд! – «второй» смотрел на часы. – Надо же! 17 чудных мгновений осени! Клянусь, это не специально! Посмотрим еще раз? – и он вновь взмахнул пультом.
— Папа! – снова зазвучало с экрана. – Я в руках этих страшных людей. Они не перед чем не остановятся, я это вижу. Выполни все, что они просят. Умоляю тебя, спаси меня!
— Я думаю, этого достаточно. Во всем надо знать меру, — сказал «второй»
Пальцы рук Гафарова всё сильнее впивались в подлокотники кожаного кресла, в котором он сидел. Наконец, он поднял голову и сказал глухо:
— Что вы хотите?
«Второй режиссер» вытащил диск и спрятал его обратно в коробочку. Коробочку уложил в кейс. А из кейса достал папку с документами и положил ее на журнальный столик перед Гафаровым:
— Здесь всё написано.
Гафаров с трудом раскрыл папку и заставил себя посмотреть ее содержимое.
— Вы хотите всё, — тихо сказал он, закрывая папку.
— Кроме для вас самого главного, — уточнил «второй режиссер». – Если, конечно, это для вас главное, – Он демонстративно достал коробочку с диском из кейса и, переложив ее карман пиджака, философски заметив. – Пробы всегда есть пробы, и в кино, и в жизни…
— Но юридическое оформление потребует не меньше дня, — сказал Гафаров.
— Разлука только укрепляет любовь, — вставая, сказал «второй». – Если пробы пройдут без сучка и задоринки, ни сучка, ни задоринки не будет и на этом милом личике, — добавил он, глядя на Ирину фотографию, висевшую на стене. – Слово джельтмена. – «Второй» галантно раскланялся. – Кстати, я думаю, у нее найдется время позвонить вам со съемочной площадки, — Он пошел к выходу. Но в дверях остановился: — Да и вот что: исчезновение Татьяны Лариной, конечно, не пройдет не замеченным для любознательной публики. Поэтому мы позаботились определить команду знатоков, которые поведут это дело. Лучшие наши люди! Настоящие мистики… в погонах!

Наблюдатель на чердаке слышал, как его коллега по бизнесу на прощанье произнес:
— И помните, уважаемый Ренат Талгатович, каждое ваше дыханье чутко отзывается в наших сердцах! Каждое!..
В бинокле было видно, как машина «второго» выехала из ворот дома Гафарова.
Человек невыразительной внешности опустил бинокль и выразительно щелкнул языком.
— Изящно! – пробормотал он, и в это время его Вертинский запел про балерину. – Как в Голливуде! – высказал он свое восхищение в трубку.

— Главное в Голливуде – хэппи энд! – наставительно ответил «второй режиссер», выруливая на трассу. Вид у него был весьма самодовольный.

Гафаров сидел в кресле, словно оцепенев. Потом вдруг резко поднялся и начал метаться по гостиной в поисках мобильного. Нашел, включил, начал, перебирая номера, искать нужный. Вот он, наконец, появился в окошечке телефонного дисплея: «дядя Петя».

В зале, где шла репетиция мюзикла «Евгений Онегин», хор мальчиков и девочек, одетых как на балу, наяривал под тяжелый рок гитар:
— Как изменилася Татьяна!
Как твердо в роль она вошла!
Как утеснительного сана
Приемы скоро приняла!…

Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям…

И вдруг в паузе, в тишине, в пустом зале раздалось ехидное, чудовищно неуместное пение из другого, более знаменитого мюзикла: «Ох, рано встает охрана!»
— Стоп! – остановил репетицию грозный голос руководителя студии.
Все замерли и оглянулись на последние ряды. Именно оттуда доносилось это изуродованное телефонной акустикой, но явственное пение: «Если близко воробей, мы готовим пушку, если муха – муху бей! Взять ее на мушку!»
— Что такое! В чем дело! – негодовал Савелий Никитович, но вдруг как-то сразу сник и замолк, предвидя недоброе.
Он сам – и вслед за ним студийцы – осторожно подходили к последним рядам, из которых по-прежнему неслось это дурацкое сейчас пение «Ох, рано встает охрана!…»
Общее предчувствие оправдалось: в темноте зала между рядами лежал охранник Иры, тяжело похрапывая в бредовом сне…
Савелий Никитович наклонился к нему и услышал, что пение это раздается откуда-то из его одежды. Он ощупал ее, борт пиджака откинулся, обнажая пристегнутый к поясу охранника пистолет. Но вот Савелий Никитович почувствовал под своими пальцами мобильный. Почти механически, достав его, он нажал кнопку и приставил телефон к уху:
— Театр-студия «Приобщение» слушает…
— Где моя дочь? – раздалось в трубке.
— На видеопробах, — растерянно произнес Савелий Никитович.
— А где дядя Петя?
— Похоже, что без сознания.
Дядя Петя неожиданно открыл глаза, глубоко вздохнул и сел.

Гафаров, наоборот, глаза закрыл и, обняв голову руками, рухнул на диван.
Его мобильный выпал у него из рук и откатился в сторону, оставшись включенным. Некоторое время оттуда доносились, наподобие мышиного попискивания, какие-то голоса…

Снова возник и исчез титр:
Ночью того же дня
(точное время не установлено)
Логово врага

Уже было темно, когда машина с похищенной Ирой подъехала к черному силуэту стоявшей на берегу реки огромной баржи. Она выглядела заброшенной и заржавевшей. Но когда нашу пленницу с завязанными глазами перевели сначала по шаткому трапу, а потом по лестнице вниз и развязали повязку на глазах, она увидела, что находится в уютном и шикарно обставленном помещении без окон и без видимых дверей, с длинными и узкими полочками вдоль всех четырех стен от пола и потолка, уставленных DVD-дисками с великим множеством фильмов. Центральная часть одной из стен занимал большой экран, больше даже чем у них дома, а у стены напротив стояли большие кожаные кресла и кожаный диван. Это был просмотровый залик богача-киномана.
— Ну вот, в этом раю для тех, кто любит кино, тебе и предстоит прожить несколько дней, пока будет проходить наш кастинг, — добродушно сказал ей «второй оператор» (тип №4). – Тут ванная, туалет, — показывал он. – Это холодильник. Тут тебе уже накрыт ужин, – он снял с сервированного столика большую салфетку. – Везет же людям! – вздохнул он, шмыгая носом.
— Вы, наверное, меня разыгрываете? – с некоторой надеждой сказала Ира. – Это передача «Розыгрыш», да?
— Можешь, считать так, — сказал «оператор». – Эти фильмы не для твоего возраста! – Задернул он штору на одной из стен. – Скрытую камеру я тебе гарантирую. Так что веди себя прилично.
— Тут и классики полно! – рассматривала Ира одну из полок.
— А вот эта подборка фильмов о похищении детей! Я подбирал! Двести с лишним названий… А что ты думаешь! Сценарий для тебя знаешь как тщательно готовился! Целая бригада сценаристов! Всё! Я устал. Сегодня был напряженный день. Пока! — он еще раз с завистью посмотрел на накрытый стол.
— А хотите, давайте вместе поужинаем? – обрадовалась Ира своей идее.
— Олигархам олигархово, а обслуге обслугово! – вздохнул «второй оператор» и исчез в дверях, спрятанных за полками.
Ира осталась одна. Села на диван и продолжала оглядываться.
— Жизнь есть сон, жизнь есть сон, жизнь есть сон, — тихо повторяла она. Глаза ее слипались.

Титр:
Ночью того же дня
(точное время не установлено)
Суворовский бульвар, 3

В спальне третьего отделения мальчишки сладко похрапывали во сне.

Алеша не спал. Он драил унитазы. Яростно, почти самозабвенно. За кадром звучал его голос:
«Тужилин не боялся никакого труда, он догадывался, что в этом, вероятно, и будет заключаться его главная миссия на земле – помочь очистить свою страну от всякой грязи и всякого дерьма. Он хорошо запомнил рассказ учителя истории об одном из великих подвигов Геракла, когда тот очистил от немыслимой грязи конюшни царя Авгия. Запомнил, потому что какой-то внутренний голос ему сказал: «Это твое»…
— Это мое, это мое, это мое… — твердил он теперь себе. – Служение, служение, служение, сначала победа, потом сражение!
Алеша потянул за ручку сливного бачка, и тот своим смачным утробным урчанием подтвердил ему его нравственный выбор.
«Но больше всего его тревожило, что Армену не удалось дозвониться до Ириного отца. Занято и занято. Это не к добру! И тут же он поправлял себя: «Нет, нет! Сегодня на проповеди священник сказал, что всё в нашей жизни неслучайно, всё для чего-то и всё к добру. Только на всё надо правильно реагировать. Но если всю ночь у Гафарова будет занято, как правильно реагировать? Утром все рассказать капитану. Он придумает!»
Алеша вдруг резко обернулся к окну и увидел, как за окном в темноте сверху вниз проскользнула чья-то зловещая тень.
Он подбежал к окну, но никого уже не было. С высоты третьего этажа хорошо был виден парк перед училищем и за ним – светящийся огнями город.
Сзади раздался шорох и Алеша, все еще держащий в руках ёрш для чистки унитаза, резко обернулся, готовый к отпору.
Но на пороге туалета стоял его друг в трусах и в майке. И держал в руке мобильный.
— Ты чего, не сдал? – Алеша кивнул на его мобильный.
— Да это второй, из тайника. Знаешь, я не хотел ее пугать, но даже Ирке позвонил – не отвечает.
— Ночью? – нахмурился Алеша.
— Дом большой, телефон где-нибудь валяется! Это понятно. Но вот и городской, и отцовский заняты, это странно. Ну пусть там на телефонной станции авария. И что на спутнике тоже? Похоже, страна трещит по швам! Давай помогу, а то совесть мучит, — сказал Армен и стал подбирать для себя за загородкой подходящий инструмент для уборки.
— Знаешь, сейчас у окна кто-то тут пролетел, — взволнованно сообщил Алеша.
— Бетман, что ли? — Армен появился из загородки с ведром и шваброй. —
— Да ну тебя! – только махнул рукой Алеша и снова яростно взялся за очередной унитаз. – Говорю тебе, тут что-то не то… Буланов должен был передать тебе записку, говорит, оставлял у тебя на тумбочке, записка исчезла, никто не признается… — Он вдруг замер.
К его ногам быстро подступала неизвестно откуда взявшаяся вода.
Алеша отступил и оглянулся.
— Чего это ты налил здесь столько? – Армен зачерпнул воду с пола совком.
Алеша стоял, пораженный увиденным.
По всем стенам с потолка струились потоки воды.
И тут же из коридора донесся какой-то шум и возбужденные голоса.
Алеша и Армен выбежали в коридор. Он был еще темный. Только в дальнем конце была открыта дверь спальни и из нее выскакивали мальчишки в трусах.
— Заливает! Потоп! – размахивали они руками. К ним бежал дежурный офицер.
Но вот вспыхнул свет во всем коридоре, один за другим стали открываться двери остальных спален и из них выскакивать возбужденные суворовцы, разбуженные шумом и неизвестно откуда взявшимся потопом с потолка.

…У стены коридора длинным рядком по-военному стояли уже не нужные ведра и швабры. Сверху на потолке оставались сырые пятна, но вода из них уже почти не капала.
Ребята снова укладывались спать. Дежурный офицер выключил свет в спальне третьего отделения и сказал напоследок:
— Ладно, ребята, спасибо за трудовой порыв! Еще два часика можно поспать.
Он хотел выйти, но его остановил вопрос Шишкина из темноты:
— Товарищ лейтенант, а это правда, что мы из этого здания переедем в новое?
– Да, ходят такие слухи, — нехотя ответил тот.
— С бассейном, да?
— Там и компьютерный центр будет? – раздались мальчишеские голоса.
— Кто это вам донес? – удивился лейтенант.
— И биллиардная, да?
Дежурный офицер вдруг прикрыл дверь и сказал очень серьезно:
— Если это случится, друзья, это будет для нас катастрофа.
— Почему? – раздался хор голосов.
— Понимаете, — он присел на стул. — Эти старые стены нуждаются в ремонте. – Лейтенант невольно огляделся. Даже в полумраке были видны свежие темные разводы на потолке и на стенах. – Но стены эти особенные. Они – священные. Здесь шел замес тысяч и тысяч русских офицеров, отважных и доблестных. Благородных. И если мы лишимся их, то, боюсь, настоящих суворовцев в нашем городе уже не будет… — Он встал и снова направился к дверям. – Поэтому нам во что бы то ни стало надо будет отвоевать это здание…
— У кого? – тревожно спросил Алеша.
— Знал бы, пушку бы выкатил! – хмуро ответил лейтенант и вышел.
С потолка в углу спальни в подставленный таз звонко упало несколько капель…

Титр:
14. 09.09
8 час 00 мин
плац Суворовского училища, подъем флага

Флаг уже подняли.
— Равняйсь! Смирно! — дал команду дежурный офицер и строевым шагом приблизился к начальнику училища. — Товарищ генерал, личный состав суворовского училища в полном составе по вашему приказанию построен.
Генерал повернулся к ротам, выстроенным на плацу:
— Здравствуйте, товарищи суворовцы! – он вскинул руку к козырьку фуражки.
— Здравия желаем, товарищ генерал-майор! — пронеслось рёвом по плацу.
— Вольно! — генерал опустил руку. – Суворовцы, в связи с некоторыми ЧП, происшедшими в нашем училище, мы вызвали из Москвы начальника нашего управления. Завтра он будет здесь. Он обещал нам помочь до конца прояснить ситуацию. А мы в свою очередь должны доказать ему, что достойны этого роскошного здания, этого огромного парка в центре города. Покажем ему нашу выучку во всем блеске! Чтобы он ахнул! На строевой пройти всем так — чтобы у него сердце зашлось! Ясно?
— Так точно, товарищ генерал-майор! – опять пронеслось рёвом над плацем.
— Если мы наведем порядок в своем доме, зимой мы сможем, как всегда, провести в этих стенах наш традиционный сбор. На этот раз юбилейный. С гостями со всего света и шикарным балом! Будут даже представители русской эмиграции, чьи отцы и деды когда-то закончили бывшее здесь кадетское училище. Поймите, у нас есть шанс стать на несколько дней всемирной столицей суворовского духа!
— Ура-а-а… — восторженно выдохнули суворовцы в едином порыве.
По плацу перед строем ходил какой-то вертлявый фотокорреспондент с кофром через плечо и камерой в руках. «Ура-патриоты» его не интересовали. Но вот от восторга у кого-то в строю слетела с головы фуражка и вышел прекрасный отвратительный стоп-кадр:
Перед орущим строем с неподвижными открытыми ртами один из суворовцев застыл, растопырив руки в нелепой позе, пытаясь поймать в воздухе свой головной убор.

Первым уроком в этот день было у них фехтование. Третье отделение, разделенное на две стоявшие друг против друга половины, после положенного салютования вступило в парные бои.
— А, наверное, нас по телеку покажут! – пропыхтел из-под маски Данилов. – На всю страну!
— Вот мои интернатские обалдеют! – ухмыльнулся сквозь сетку Иванкин.
— Мужики, а шампанское будет?– спросил Шевченко, яростно орудуя шпагой.
— Господа, господа! – издали прокричал им тренер. Он тоже был в фехтовальном костюме и фехтовал с крайним, оставшимся без пары. Это был Тужилин. – Никаких реплик во время боя! Туманян, а вы предпочитаете созерцание? – Тренер увидел в дверях спортзала только что появившегося Армена. Он стоял в фехтовальной экипировке, но с поднятым шлемом. – Сражаться за вас буду я?
— Прошу прощения за опоздание, господин фехтмейстер! — У Армена был крайне встревоженный вид. Он опустил сетку и встал на освобожденное тренером место. – Хреново! – негромко сказал он, фехтуясь с Тужилиным.
— Ты дозвонился? – тревожно спросил тот.
— Так, господа, меняемся противниками! – приказал тренер.
Друзья были разделены и разговор оборвался.
— Шампанское будет литься рекой! – Шевченко также яростно теперь сражался с Тужилиным. – А от мадмуазелей отбоя не будет!
Он остановился и победоносно откинул перед Алешей сетку, за которой оказалась игривая физиономия на самом пике ее самопародийной самодовольности.
Таким и остался этот стоп-кадр в ловушке очередного срывателя «всех и всяческих масок». (В. И. Ленин Соч., Изд.4, т.15, стр. 179). Срыватель сидел на дереве с пушкой-телевиком на перевес – этим страшным оружием Мировой Закулисы. (Сокр. — МЗ)

Потом с фехтования они строем бежали в раздевалку и умывальню. Туманян был первым, а Тужилин последним. Перемолвиться словом толком не удавалось.
— Дозвонился! Но дело не в этом!
— Господа, господа! Прошу соблюдать порядок!
— Она жива?

И снова строем – на урок химии.
— Да жива, наверное… — шепнул Армен на ходу, пока проходил мимо. – Но мы опоздали.
А сидели они за партами далеко друг от друга.
Тужилин по вызову химички делал у ее стола демонстрационный опыт. Сливал что-то в склянках, пока оттуда не пыхнуло облачко желтого газа.
Все в классе, морщась, один за другим стали зажимать себе носы.
— Какой запах напоминает этот газ? – невозмутимо обратилась к классу химичка…
— Ее похитили! – шепнул Армен Алеше.
Суворовцы, зажимающие пальцами нос – разве это не символ атмосферы, царящей в этом гнезде милитаризма? И стоп-кадр срывателя всех и всяческих масок не преминул явиться.

Теперь строем – на урок истории.
— Ее отец сказал про похищение?
— Как называли Англию в то время? Правильно, Данилов, «владычицей морей»! А кто знает, почему ее еще называют «Туманный Альбион»? Может быть, Туманян нам ответит? Он что-то очень возбужденный у нас сегодня.
И, отходя от карты, к которой он вышел без спросу:
— Вот тут много тумана, – Армен тыкал указкой в моря на карте. – Альбион – это древнее кельсткое название этого острова. – И, возвращаясь, стал около парты друга «завязывать шнурки», шепча ему: — Не отец – по радио слышал. «Дочь известного олигарха похищена неизвестными лицами…»
— Чего ж мы сидим тогда здесь? Надо…
— Не надо! – и, увидев, что за ним пристально наблюдает учитель истории, Армен пошел на свое место.
Но его униженно согнутая спина, словно готовая принять на себя розги стоящего за его спиной учителя, уже стала еще одним обличительным фотодокументом в архиве попранных в нашей стране человеческих прав.

Потом был урок математики.
И опять эта пытка.
— Почему же не надо? – возмущался Алеша. – Мы же можем рассказать в милиции…
— Не можем!..
— Тужилин, вы сидите не здесь. Не надо устраивать хаоса. Математика – наука о порядке в этом мире. Призвание человека – упорядочивать мировой хаос. – Тужилин нехотя поплелся на свое место. — Всё должно быть на своих местах! – удовлетворенно сказала математичка. — И все! Она улыбнулась Тужилину своей строгой математической улыбкой.
Но Тужилин ответил ей выражением лица, полным невыразимого хаоса.
Этот диалог Власти и Народа тоже, конечно, не ускользнул от цепкого фотоглаза настоящего профессионала.

Потом был урок литературы.
Алеша читал записку, которую ему передали по рядам от Армена:
«Нам нельзя никуда обращаться, потому что я дозвонился до ее отца. Он не захотел или не мог со мной разговаривать, а сказал всего одну фразу «Расследование похищения моей дочери ведут те, кто ее похитил». И повесил трубку. Дождемся Батяню и посоветуемся с ним».
Тужилин долго сидел над запиской. Потом посмотрел на Армена и хмуро мотнул ему головой.
— А вот кто, господа, ответит мне на этот вопрос, — в голосе учителя литературы звучало предвкушение интересной дискуссии. – Почему Онегин влюбился в Татьяну только когда встретил ее на балу, как бы сейчас сказали, «звездой высшего общества»? – Рук поднялось много. — Вопрос этот не такой простой, как кажется. – Учитель подошел к парте Тужилина, который единственный в ряду не поднял руку. – Как думает на сей счет командир вашего отделения?
Тужилин встал. Лицо его было на редкость суровым. И так же сурово и твердо он ответил:
— Я думаю, если бы Онегин встретил Татьяну не на балу, а попавшей к французам в плен, он полюбил бы ее еще сильнее.
Учитель литературы смотрел на его с изумленным пониманием явной незаурядности того, кто стоял перед ним…
На этот раз Власть и Народ смотрели друг на друга как две равные противостоящие одна другой силы…

На уроке танцев Алеша и Армен уже могли танцевать вместе. Разучивали вальс.
— Что мы делаем? Что мы делаем? Что мы делаем? – говорил Алеша другу, вальсируя.
— Теперь пусть ведет тот, кто повыше ростом! — поставил новую задачу учитель танцев. Все танцующие были разбиты по парам по ясному различию роста.
— «Сначала победа, потом сражение», забыл? – ответил другу Армен.
— Служение, служение, служение, сначала победа, потом сражение! – вальсируя, как молитву повторял будущий глава государства. – Служение, служение, служение…
Этот стоп-кадр оставим без комментариев, но кто знает, тот знает, как МЗ воспользуется им, подло поставив его между двумя умильно взирающими на него взглядами – Бори Моисеева и Элтона Джонса…

На уроке православной культуры батюшка говорил, а они слушали и внимали:
— В жизни ничего не бывает просто так, случайно. Все для чего-то, к чему-то, зачем-то.
Алеша и Армен смотрели на священника, как будто желая что-то спросить, что-то понять.
— И для чего бывает война? – спросил вдруг Иванкин. И даже испугался своего вопроса.
— Чтобы мы определились. Узнали в чем смысл нашей жизни, — батюшка раскрыл книжку. – Вот как в псалме говорится: «Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое! Испытай меня и узнай помышления мои, и зри, не на опасном ли я пути и направь меня на путь вечный!»
Шишкин, сидевший на первой парте, непроизвольно зевнул и этот стоп-кадр из окна уловил сидевший уже на другом дереве папарацци:
батюшка читает детям Святое Писание, а сидящий перед ним у окна суворовец во весь рот зевает – гениальное откровение о реальной связи Церкви и Армии!

…На этот раз капитан Марков сам чуть не опоздал на свои занятия, которые должны были проходить во дворе училища. Армен стоял в стороне от всех и слушал ручной радиоприемник: не будет ли каких новостей о похищении Иры?
— Товарищ капитан, можно поговорить с вами? – бросился к воспитателю Алеша.
Капитан быстро посмотрел на его встревоженное лицо, потом увидел за его спиной то самое бревно, на котором ночью этот «мужичек тренировал мозжечок», и по-своему понял его тревогу и желание поговорить.
— После занятий! – строго сказал он Алеше и требовательно приказал. – Докладывайте, командир!
— Отделение, стройсь! – почти в отчаянии выкрикнул Тужилин…

— Тренировка вестибулярного аппарата! – провозгласил капитан перед строем «тему занятий». – Сегодня начнем верховую езду: седловка, посадка – надо быть готовым! Делай, как я! — он легко поднялся на бревно, закрепленное на приличной высоте, пробежал по нему и мягко спрыгнул.
На бревне Алеша, следуя за другими мальчишками, сделал шаг, другой, но, нелепо взмахнув руками, вдруг сорвался вниз.
— Тужилин, повторить! – приказал капитан.
Взвод топтался невдалеке, наблюдая за Тужилиным.
Алеша снова поднялся на бревно. И снова сорвался.
— Ещё раз, — нахмурился капитан.
И в третий раз Алеша поднялся на бревно… На этот раз ему пришлось вернуться к своим обычным размышлениям о смысле жизни.

«Как это было рассказать? Даже Батяне, которому они верили беззаветно! Утром весь город уже знал о похищении дочери их олигарха. Но ЭТО?! «Расследование ведут те, кто ее похитил». Как рассказать об этом? Как после этого идти по простому бревну! Просто – идти по бревну. Когда всё идет кругом. И не на кого опереться – даже в своем воображении! И Тужилин, конечно, упал!»

Увы, это было чистой правдой. Он упал. Позорно и с треском свалился.
И остался лежать на земле, приколотый к ней стоп-кадром откуда-то взявшегося вертлявого типа с фотоаппаратом.
— Размечтались! Суворовский юбилей! – с досадой проворчал Шишкин. – «Прямая трансляция им!». Когда командир даже по бревну пройти не может!
— Да еще этот петух обстриженный даст жару, чует мое сердце! – согласился Данилов.
— Пантелеев ни черта не учится! – продолжал перечислять их беды Шишкин.
— У нас только один Шишкин достоин сих славных апартаментов! — иронично заметил Пантелеев. – Прямо беда!
— Да ты лучше завянь! Ты же нарочно на исключение из училища нарываешься, умник!
— Думаешь, тебя за двойки выгонят? – решил поддержать Шишкина Шевченко. — Кто же выгонит генеральского сынка?! — и он угрожающе надвинулся на Пантелеева. – Лично мне — плевать, чего ты там хочешь, но своими «парами» ты нам всю малину портишь!
— «Малину!», «завянь!» – элита! — презрительно сплюнул генеральский сынок.
И плевок его вместе со своим порождением с презрительно искривленными губами застыл в стоп-кадре вездесущего гения фотографической правды.
— Суворовец Туманян, немедленно пройдите в кабинет начальника училища! – раздалось по громкоговорящей связи над всей территорией училища. – Повторяю…
— О! – почти обрадовался Шишкин. – Еще и Туманян! На ковер к генералу просто так не зовут!

В той самой маленькой комнате, заставленной электронной аппаратурой, которую мы уже видели, тот самый тип с невыразительной внешностью, которого тоже мы уже видели (тип №2, «сценарист»), докладывал в мобильный телефон:
— В 4 часа утра Гафарову нанесли визит двое следователей. Текст их беседы я переслал вам отдельным файлом. Около 9 утра он вызвал к себе юриста и отдал распоряжение подготовить необходимые документы о передаче всей собственности. Текст их дискуссии я также вам переслал.

— О’кей! — ответил ему в своем кабинете человек, чей Лощеный Затылок мы не спутаем ни с кем. Он сидел у компьютера и уже рылся в своей электронной почте. В его трубке звучало:
— Только одно, босс, не по сценарию – какой-то пацан звонил Гафарову. Назвался Арменом. Сказал, что у него есть информация для милиции. Гафаров ему ответил: «Расследование похищения моей дочери ведут те, кто ее похитил».
— Так и сказал? – Лощеный Затылок от радости залоснился еще больше.
— Он мог сказать так, потому что он знает, что мы его слушаем, — уточнил голос в трубке. – Вызывает подозрение поспешность, с какой он оборвал связь. – Видимо, не хотел для нас светить пацана.
— А что за пацан? И что у него за информация? – насторожился Лощеный Затылок.
— Выясняем, шеф. Похоже, это кто-то из фанатов нашей актрисы.
— Задействуйте ее. Тут промедление смерти подобно.
— Ясно, босс. Всё под контролем.

Титр: «Конец второй серии»

Третья серия
Титр:
14. 09.09
12 час 02 мин
логово врага

Ира сидела в своем «раю для киноманов» и смотрела «Римские каникулы».
Перед ней на диване и в креслах были стопки рассыпанных дисков, а на столике стоял лоток с роскошными пирожными всех сортов. Смакуя, она откусывала от каждого пирожного кусочек и ставила его обратно в гнездышко из гофрированной бумаги.
— Помирать так с музыкой! — вытирая слезы, шептала она себе. И вдруг весело засмеялась.
На экране Грегори Пек вводил засыпающую на ходу Одри Хепберн в свою холостяцкую комнатку. «Это лифт?» — удивлялась законспирированная принцесса…
Внезапно в комнате появились «второй оператор» (тип №4) и с ним еще один тип невыразительной внешности (№2, «сценарист»). Вид у второго был куда более суровый.
— Это что такое? – возмутился он, увидев череду пирожных.
— Олиграхам – олигархово! – с вызовом ответила Ира. – Я ведь дочь олигарха? Дочь! А папа мне никогда не давал пробовать пирожных, столько я хочу.
«Сценарсит» даже поперхнулся от злости. И тут же выключил телевизор.
— Мой любимый фильм! – запротестовала Ира.
— Слушай меня внимательно! – сказал тип №2 твердо и властно. – Мы разрешаем сделать тебе один звонок, — он протянул ей мобильный. – Твоему Армену.
Она внимательно посмотрела на типа. Это предложение ей не понравилось. Она подняла один из лежащих рядом дисков и сказала:
– А вот в этом фильме про похищение так у похищенной девочки пытались вытянуть нужную похитителям информацию. Не знаю я никакого Армена! – решительно ответила она. И вдруг как будто что-то вспомнила. – Ой, одного знаю! – вскочила, поискала диск на полках, нашла и протянула его типу. – Вот, Армен Джагарханян!
Люди невыразительной внешности очень выразительно созерцали ее сияние.
— Я так рада, так рада! что вспомнила! – лицо ее не выражало ничего кроме невинной радости доброго воспоминания.

В кабинете начальника училища молодой следователь в милицейских погонах вел допрос суворовца Туманяна. Другой следователь, помудрее и постарше и с более солидными звездочками на плечах, стоял в стороне и смотрел на занятия суворовцев во дворе. Бегали по бревну. Только один суворовец сидел отдельно на большом валуне…
— Это же ваш номер телефона? – спросил молодой следователь, показывая Армену цифры на дисплее Ириного мобильного.
— Ну, мой. — Армен был угрюм и молчалив и явно не намерен был помогать следствию.
— Еще раз ответьте мне на простой вопрос: зачем вы звонили ей во втором часу ночи?
— Просто так. Не спалось.
— И вы не побоялись ее разбудить?
— Не побоялся.
— Но из распечаток ее телефонных общений видно, что до этого вы ей не звонили почти полгода. И ни разу позже 8 вечера. Был только один звонок накануне днем.
— И что?
— Но девочка исчезла, понимаете?
— Как не понять.
— Вы что-нибудь знаете? О ее знакомых. Подругах, друзьях. Может быть, вы недавно видели ее?
— Не видел и абсолютно ничего не знаю. Мне она не нравилась.
— А кому нравилась? – оживился следователь.
— Откуда мне знать, гражданин следователь?
— Почему «гражданин»? Вам пока можно «товарищ»… — вступил в разговор старший следователь. – Или «господин»… – И, присев перед ним, сурово уточнил: – Пока можно!
— Тамбовский волк вам товарищ! – вдруг огрызнулся Армен. – И господин!
Следователь, не изменив выражения лица, долго смотрел на него.
— Можете быть свободны, товарищ суворовец, — вдруг примирительно ответил он.
И когда Армен уже выходил, он услышал в дверях последнюю реплику мудрого сыщика:
– Спасибо, вы нам очень помогли.
Да так все трое и застыли в стоп-кадре, снятом вездесущим папарацци из коридора. Психологический фотошедевр: выходящий из кабинета суворовец и за ним – два милицейских чина, провожающие его суровыми взглядами.
Когда дверь за Арменом закрылась, мудрый сыщик не очень мудрому всё объяснил.
— Он кое-что знает о похищении, но думает про нас, что мы оборотни в погонах… Мы живем в Смутное время, дорогой, — успокаивая вспыхнувшего было молодого коллегу, произнес его старший товарищ (или господин). – Время, когда не поймешь, кто с кем и против кого. Все Штирлицы, Мюллеры и радистки Кэт. Гафаров тоже не говорит нам правды. Надо установить за его домом наблюдение и оформить запись его телефонных переговоров.
— Думаете? – пытливо переспросил младший.
— Нам ничего другого не остается… — ответил старший, задумчиво глядя в окно. — Думать о смысле жизни…

— На ловца и зверь бежит! – обрадовался зампопед, увидев идущего ему навстречу хмурого суворовца Туманяна. – Зайди-ка ко мне в кабинет!
— Зачем? – напрягся Армен.
— Что за вопрос заместителю директора по педагогической части, суворовец Туманян? – добродушно ответил полковник. – За чем! За чаем, вестимо. Посидим, поговорим…

— Ну отдохнул, суворовец Тужилин? – положил руку на плечи Алеши капитан Марков и присел на валун рядом. Алеша и не заметил, как тот к нему подошел. Отделение продолжало делать упражнения самостоятельно. – Ты мне что-то хотел сказать. Ну, слушаю, говори, — в голосе воспитателя прозвучала дружеская и вполне располагающая к душевному разговору нотка.
— Суворовец Тужилин, немедленно пройдите в кабинет полковника Пузырева! – раздалось по громкоговорящей связи над всей территорией училища. – Повторяю…
— Ну вот, теперь и Тужилин! – провозгласил Шишкин, уныло висевший на турнике.
Снова стоп-кадр вездесущего папарацци: суворовцы с выражением едва ли не ужаса все разом замерли на спортивных снарядах. Один даже скорчил страшную рожу и язык высунул…

— Увольнительная до вечера! – говорил зампопед, протягивая Тужилину листок. – Я сегодня добрый. Вам вдвоем задание. Ваш товарищ вам объяснит, — он, улыбаясь, кивнул в сторону Армена, который делал удивленному Алеше успокоительные знаки, мол, не волнуйся, объясню.
Алеша с тоской смотрел в окно, как ребята из конюшни выводили под уздцы лошадей…

Они ехали на задней площадке автобуса и смотрели на удаляющийся особняк их училища и парк, где их отделение уже занималось с Батяней верховой ездой. Армен объяснял ситуацию:
— Цветы ему нужно! Начальство к нам приезжает завтра, и там какая-то дама будет, ревизорша что ли. Ему нужен «грандиозный букет», «розы для ревизорши». Задарма. Думаешь, чего так раздобрился? Знает, что у отца – магазин…
— Жаль с Батяней не удалось поговорить, — тихо сказал Алеша.
— Я когда услышал у зампопеда про букет, уцепился сразу. Сказал, что нужен ты. Ты, мол, в цветах разбираешься. Это нам хоть шанс какой-то, обсудить, что делать. От нас с тобой жизнь зависит, может быть, Иркина… Никто же, кроме нас не знает – про этот чердак!
— И что похищение как-то связано с покушением на этого кандидата!
— Да, что это одна банда действует! Это ж такой след!
Перед ними проплыл рекламный щит с сияющей улыбкой Давида Гусеева.
— С отцом надо посоветоваться, вот что! И Гафарова разыскать.

Полковник Пузырев в своем кабинете оправдывался по телефону перед своим незримым собеседником:
— Вы думаете, что я один здесь командую парадом? Они тоже даром времени не теряют. Вызвали начальство из Москвы. Ищут деньги на капитальный ремонт, Гафаров уже обещал дать. Я предупреждал, что так просто они это свое дворянское гнездо не отдадут. Бал задумали, на всю страну.

Лощеный Затылок невозмутимо отвечал в трубку:
— Бал? О’кей! А кто на балу правит?.. – послышались звуки, похожие на смех. – Разделяй и властвуй, черт побери! И правь балом! Иначе, какой смысл жить? Шучу, шучу! Но без бала ночному клубу – никак! Красивые хоромы для красивой жизни и красивых людей! Это справедливо. Россия – родина справедливости. Здесь живется плохо – только лохам! Вашего спонсора сделаем нашим спонсором, вот и всё! Сознаюсь, полковник, это большое наслаждение – перенаправлять финансовые потоки. Очень большое! Несравнимое ни с чем… – У Лощеного Затылка было явно лирическое настроение. – Как же мне не любить ее – после этого! – эту мою большую лопоухую ЛОХОландию-матушку! – Из него снова вырвались звуки, похожие на смех. – Мне было бы очень жаль ее покидать! Очень!..

— И учтите – вас с собой я в этом случае не возьму! – это было последнее, что услышал зампопед по телефону. Раздались частые гудки.
Полковник повесил трубку и нервно заходил по кабинету. Открыл шкафчик, там оказался бар с изысканным набором крепких напитков. Он выбрал антидепрессант и опрокинул позарез необходимую ему сейчас меру.

Отделение Тужилина заканчивало уборку столовой, когда в дверях появился Кулик и еще двое крепких, как на подбор, его приятелей. Они искали взглядом Буланова. И нашли.
— Вот он.
Шевченко прошел между столов и встал рядом с новеньким.
— Шеф, ты чего? – оглянулся уже в дверях на него Данилов. – Ему поделом – стукач!
— Он из нашего отделения, – мрачно сказал Шевченко. – А кто он – мы сами разберемся. Не хватало у нас еще дедовщины!
— Отойди, — процедил ему Буланов сквозь зубы и отбросил швабру. – Я сам.
Не вышло – «сам». Завязалась потасовка.
Не преминул явиться и стоп-кадр папарацци: это был уже полный нокаут всем милитаристским учебным заведениям страны – массовая драка в «образцовом суворовском»!
— Отставить! – раздался окрик – в дверях столовой возник полковник Пузырев. Он внимательно осмотрел всех присутствовавших. – «Мы матом не ругаемся, мы на нем разговариваем», так да?.. Что, хохлы с москалями сцепились, что ли?
Вслед за полковником появился и капитан Марков. Опоздал!
— Причем тут хохлы? – заволновался Шевченко.
— А москали всегда причем!– живо откликнулся Данилов. – Без москалей никак! Жаль чеченцев нема. Или этих грузил с армяшками.
— Обеспечьте, товарищ капитан, объяснительные записки всех участников этого позорного межнационального ристалища и доставьте мне на мой стол. Срок исполнения – 60 минут. Выполняйте! — Зампопед вышел.
Все виновато опустили перед капитаном Марковым повинные головушки.
Один Буланов стоял так, словно у него на голове все еще возвышался гордый знак ирокеза…
И снова возник стоп-кадр папарацци: склоненные перед суровым взглядом офицера головы символизировали явный тоталитаризм, а Булановская закинутая вверх голая черепушка с фантомным гребешком на ней означала взывающий к свободе мужественный протест диссидента…

— Армен, ты точно дождешься отца? – крикнула уже из дверей продавщица и, услышав в ответ «точно!», выскользнула из магазина. На его дверях висела табличка «ОБЕД».
Дожидаясь отца Туманяна, друзья зашли в небольшую подсобку, где хранилась оберточная бумага, чтобы понадежнее упаковать свой уже подобранный «грандиозный букет».
— Это называется икэбана! – наставительно говорил Армен, составляя цветочную композицию. Алеша изучал разновидности таковой, украшавшие стены подсобки. – Страшное дело! Изучать можно всю жизнь. Давай в корзину, а?
Друзья занялись «икэбаной», выбрав один из образцов на стене. Вышел шедевр.
— Опять эти вертихвостки дверь не заперли! – услышали они голос отца Армена. – Майя! – крикнул он, проверяя, есть ли кто в магазине.
Армен подмигнул Алеше, мол, разыграем отца, и приложил палец к своим губам.
Друзья замерли.
— Он требует все, ты понимаешь, Арам?! Всё!– вдруг услышали они голос Ириного отца, Рената Гафарова. – Тут можно говорить? В моем доме тотальная подслушка.
— Я тебе предупреждал: большие деньги – большие риски. А тут — что! Цветы разве что завянут от нашего разговора… – отец Туманяна тяжело вздохнул, видимо, не ожидая ничего хорошего от беседы.
— Пойми, Арам, я останусь нищим!
— Но чем я-то могу тебе помочь, Ренат? – беспомощно спросил Арам.
— Но если мы все объединимся против него, все землячества, все нормальные русские люди, ему придется оставить нас в покое! Он же и тебя обдирает, разве не так?!
— Вай-мэ, Ренат, что я сделаю? – защищался Арам. – Под ним все уголовники в городе! А ты же знаешь, эти цветы для моего бизнеса только прикрытие…
Армен и Алеша стояли, не смея пошевелиться.
— Хорошо! Сегодня он похитил мою дочь! А если завтра он похитит твоего сына?! – наступал Ренат. – Ты станешь рисковать жизнью сына, или молча отдашь все, что имеешь?!
— Ренат, — взмолился Арам. – Пойми, ты же войну предлагаешь! И в этой войне никому пощады не будет! Нам никто не поможет, у нас же у всех рыльце в пушку, разве нет?
— Значит, на твою помощь я могу не рассчитывать, так тебя понимать?
Арам молчал.
— Прости, Ренат, — Арам потупился в пол, — но… я не буду ввязываться… Прости… Это безнадежно. Если б У НАС был компромат на него, а не У НЕГО на нас, тогда еще…
Они исчезли в кабинете директора магазина.
— Пойдем! – лицо потрясенного Армена пылало. Он схватил букет и бросился к выходу…
На негромкий звук захлопнувшихся дверей из кабинета выглянул отец Армена, но в магазине всё было тихо. Ему показалось, что на улице в толпе он видел мелькнувшую форму суворовцев, но мимо прошел трамвай, и за ним уже никого не было…
Но лицо его оставалось встревоженным.
— Это все бесполезно, Ренат! Надо быть реалистами, — вернулся он к разговору…

Зампопед Пузырев в своем кабинете заканчивал разнос капитану Маркову:
— Наше училище катится в тартарары! В спальнях порнография, в столовых межнациональные драки, командир возвращается из увольнения грязный как свинья! Надо срочно перед руководством ставить вопрос о резкой смене всей обстановки.
— Товарищ полковник, — пришел, наконец, в себя капитан, — по-моему, вы всё излишне драматизируете. Ничего страшного не произошло. Обычная…
— Ничего страшного? – преувеличенно изумился Пузырев. – А когда, по-вашему, станет страшно? Когда по училищу будут бродить путаны или начнется резня?
— Простите, товарищ полковник, но это уже демагогия! – твердо сказал Марков.
— Вы еще смеете меня оскорблять?
— Никак нет, товарищ полковник! Извините! – выдавил из себя капитан.
— Так-то! И впредь советую вам не забываться! – полковник передохнул и продолжил. – А то ведь ненароком выплывет история с вашим сынком, и тогда даже дружба с генералом вам не поможет…
— Какая история? – капитан Марков даже слегка побледнел. – Нет никакой истории.
— Пока нет. Но может возникнуть. А теперь обеспечьте мне честные объяснительные, на которые можно было бы опираться в полном искоренении у нас ксенофобии и дедовщины!
— Слушаюсь, – капитан Марков вышел из кабинета.

Потом он с суровым напряженным лицом, не глядя по сторонам, шел по коридору училища мимо портретов в старинных рамах, с которых словно провожали его взглядами его предшественники: выстоит ли их приемник в этом лукавом ХХI веке?…

Алеша и Армен, понурые, сидели на скамейке на набережной. Между ними лежал их «грандиозный букет». Он словно разделял их. Один смотрел в море, другой на город. Потом оба смотрели на город. Потом оба смотрели на море.
— Я вообще своего отца ни разу в глаза не видел, — тихо сказал Алеша, пытаясь хоть как-то утешить друга.
— Может быть, тебе очень повезло! – так же тихо ответил ему Армен.
Юное мужественное лицо будущего главы нашего государства, задумавшегося о смысле жизни, овевалось легким бризом, родившимся за горизонтом видимого мира.
«Это был удар, которого они не ожидали. Им казалось, что их отцы их предали. В разное время и по-разному. Но предали. И, казалось, что в мире остались теперь только они одни. И еще эта бедная девочка, которую некому защитить!.. Некому?..»
— Нет, один раз все-таки видел… — поправил себя Алеша. – Только смутно, одно воспоминание, как сон – детская площадка, какой-то человек стоит с мамой, далеко… а я иду по бревну, хочу показать, как научился, он делает шаг в мою сторону, но получает от матери пощечину и уходит, а я падаю, я все время падаю…
— Так ты поэтому?… — понял потрясенный Армен, но договорить не решился.
— Да не, это ерунда, я научусь… — перебил его Алеша. И вдруг встрепенулся. – Подожди, я должен сделать одно дело, это полминуты.

— … Всё отлично, мам, не волнуйся! – говорил Алеша в трубку в кабинке междугороднего переговорного пункта. – И состав здесь отличный! Один Батяня чего стоит… Это такое прозвище у нашего воспитателя… Ну да все так называют… за глаза, конечно… Мам, мне уже бежать надо…

Когда он вышел на набережную, где на скамейке его ждал Армен, тот, не поднимая головы, сказал другу:
— Это называется подлостью, – Армен в руке, как бы взвешивая, держал свой мобильный. – А мы на отцов всё, а сами? Ты что не можешь взять у меня, позвонить матери? Гордый, да? И это называется дружбой? Сволочь ты, а не друг! Дружба – это доверие, полное! А у тебя «денежки врозь», так да?
— Да с мобильного не дозвонишься, — смущенно пробормотал Алеша.
— Не ври! – вскочил со скамейки Армен. – Сразу видно, когда ты врешь!
Алеша молчал и, кажется, мучительно покрывался краской стыда…
— Нас предают не только отцы, но и друзья! – Армен снова опустился на скамейку.
И вдруг оба суворовца, потрясенные, подняли головы. Потому что мимо бежал почти дореволюционного вида мальчишка-разносчик газет, выкрикивая на бегу:
— «Вечерние зори», специальный выпуск! СНГ на грани развала! Массовые межнациональные столкновения в Суворовском училище! Сенсационный фоторепортаж нашего корреспондента! Фотодокументы обличают!..
Они смотрели раскрытую газету и не верили своим глазам…
Под огромным заголовком «Вечерние зори» вещали:
«Чудовищная изнанка жизни образцового Суворовского училища.
Фотодокументы обличают»
И под ним на всю страницу тот самый смачный фоторепортаж, который мы уже видели – каждый кадр порознь:
дерущиеся, плюющиеся, падающие со спортивных снарядов, униженные, пресмыкающиеся, борющиеся за права человека, зевающие в лицо священнику, презрительно глядящие вслед офицерам, кружащиеся в вальсе мужскими парами, самодовольные, молодые, тупые полулюди-полуживотные в суворовской форме…
На лице у Тужилина возникла решимость. И мы снова услышали его голос.
«Что ж, тогда эту девочку должны защитить они. Они вдвоем! Тужилин вдруг вспомнил стихи турецкого поэта-коммуниста, которые так часто повторял на уроках православной культуры их батюшка: «Но если ты гореть не будешь, но если я гореть не буду, но если мы гореть не будем, то кто же здесь развеет тьму?»… Теперь Тужилин знал, что им делать!»
Неторопливо перекрестившись на далекий купол возвышавшегося над городом собора, Алеша сказал другу:
— Ладно, прости. Вставай. Я знаю, что делать.

— У суворовцев есть такой девиз: сам погибай, но товарища выручай. Но он, видно, не для вас, детки… — говорил капитан Марков, рассматривая стоящих перед ним своих воспитанников.
Ребята опустили глаза.
— Я не прошу никого ни на кого доносить, я спрашиваю: кто затеял драку?
— Ну, я! – с вызовом ответил Буланов.
Шевченко посмотрел на него и произнёс:
— Товарищ капитан, драку затеяли не мы.
— Почему они затеяли драку? – спросил капитан у Буланова.
— Познакомиться со мной захотели, — равнодушно ответил тот.
— И начали с драки?
— А как ещё познакомишься? — пожал он плечами.
— И то верно,- усмехнулся капитан. — А теперь слушайте меня! Сейчас вы все пойдете в комнату отдыха и напишите объяснительные.
— Ничего я писать не буду!!! – резко ответил Буланов.
— Нехорошо получается, Толя! – помедлив, произнёс капитан. — Ты затеял свару, втянул в неё товарищей — и в кусты? Думаю, твой отец этого бы не одобрил.
— А ты, капитан, решил меня воспитывать? – вдруг вспыхнул Буланов. — Видал я таких воспитателей! Отец-командир нашёлся! В тепле тут окопался! А мой батя в бою погиб, понял?! — он резко повернулся и пошёл прочь.
— Суворовец, ко мне! – рявкнул капитан.
Его голос заставил Буланова остановиться и обернуться.
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза.
Подошел капитан.
— Я понимаю тебя, Анатолий, – заговорил он. – Ты хотел бы, чтоб рядом с тобой был мужчина, к которому бы тебе было легко обращаться на «ты»… твой отец. Но он погиб – и никто его не заменит никогда… Как и мне никто не заменит ни моего сына, ни моей жены… Я их потерял, потому что знал, что есть что-то важнее, чем быть рядом с ними. И твой отец знал это и погиб для того, чтобы ты тоже знал: есть что-то важнее, чем быть с тобой рядом. И знаешь, что это такое? Его долг. И наш с тобой тоже. Долг защитника – Родины, земли, дома, женщины, ребенка… Ты понимаешь, что сейчас у нас в стране главная проблема – защитника. Кончаются защитники. Никто никого не защищает. А твой отец – защищал.
Помолчали. Вдруг словно какой-то свет вспыхнул в глазах Буланова.
— Я всё понял, товарищ капитан! — дрогнувшим голосом сказал он.
— Я надеюсь, — капитан посмотрел на стоящих в стороне ребят и, приобняв за плечи Буланова, подошел к ним поближе. – Кстати, для информации… Ваши предшественники, кадеты, которые и сто, и двести лет назад учились в этом здании… так вот, они были связаны на всю жизнь таким братством, что во внеслужебное время – какой-нибудь безусый выпускник и седой генерал – если оба они закончили кадетский корпус, называли друг друга на «ты»!
Лица ребят, внимательно слушающих капитана, заметно посветлели…
— На «ты» с генералом? Это круто!
— Не круче Альп! Сен-Готара. Там в горах, на трудном переходе, простые солдаты подхватили на руки Суворова… Он от них отбивался – хотел сам идти, хотя ему уже за 70 было, так они ему, генералиссимусу, приказывали: «Сиди смирно, Лександ Василыч! Не брыкайся!» Вот так-то, мои хорошие!
— Товарищ капитан, но как мы можем писать объяснительную – нам что же, закладывать всех? – Шевченко, не понимая, требовательно смотрел на него.
— Вы получили приказ и обязаны его выполнить! А вот как вы это сделаете, зависит от вашей сообразительности, — смягчился капитан. — Голова вам дана не для того, чтобы только фуражку носить. Вы меня поняли?
— Слушаюсь, товарищ капитан! – весело, почти хором козырнула ему в ответ вся команда.

Алеша и Армен с букетом осторожно заглянули в фойе Дома творчества молодежи.
Из зала доносились звуки репетиций все того же мюзикла «Евгений Онегин». Репетировали сцену дуэли Онегина с Ленским. Музыка была тревожной.
— Вам чего тут надо? – подскочил к друзьям охранник, хиленький старичок в униформе (тип с выразительной внешностью №4).
Из-за дверей раздался далекий выстрел Онегина. Все невольно напряглись.

«Мгновенным холодом облит,
Онегин к юноше спешит», – пел на сцене хор мальчиков под наяривания электрогитар, пока Онегин склонялся над хладным трупом Ленского…
— Ленский, не дыши! – кричал ему из зала Савелий Никитович. – Где кровь?
Наконец, у Ленского изо рта потекла струйка крови
«Глядит, зовет его… напрасно:
Его уж нет…» — продолжал комментировать хор мальчиков.

— Да я уже устал давать интервью! – говорил друзьям охранник Дома творчества. – С утра прям сегодня… — Но было видно, что новая роль ему вовсе не претит. – Не было меня вчера. Никого не было. Меня срочно из отпуска отозвали. Как что – сразу! У нас мужиков полстраны в охранниках, хорошо я на пенсии, а то такие амбалы – на них бы пахать, а они…
— Но как ее похитили, вы знаете? – перебил его публицистический пафос Алеша.
— Да они косили под режиссеров, вызвали ее на пробы, сначала тут поснимали, а потом умыкнули…
— Где ее снимали, на сцене? – спросил Алеша.
— Да не! – охотно сказал охранник. – Сейчас покажу. – И стал на ключ закрывать входные двери.
Друзья переглянулись. Армен положил букет на стойку пустого сейчас гардероба.

«Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела кровь…» — причитал хор мальчиков над хладным трупом, который не выдержал задержки дыханья и к своему ужасу вдруг вздохнул глубоко и смачно.
— Вот так! Одним вздохом! – воскликнул Савелий Никитович. – Всего лишь одним вздохом! можно убить всю сцену! Вы убийца, Ленский! И мой, и Пушкина!

— Они всё тут обшарили, я в понятых был, — говорил друзьям охранник, пока те осматривали пустой репетиционный зал. – Всё фотографировали, все пальчики сняли, следы от ботинок в каких-то там лучах… Дочка-то олигархова, говорят. Вся милиция ходуном ходит.
Алеша с Арменом только молча переглянулись.
— Вы думаете, олигархи, они что всемогущи? – горько усмехнулся Армен, ища за батареями каких-то зацепок.
— «Я – чайка… Не то. Я – актриса…» — вслух прочитал Алеша текст на одном из лежавших на столе листков. – Чехов, — узнал он. – Ты не знаешь, она не репетировала Чехова? – спросил он у Армена, разглядывая подчеркнутое красным карандашом слово «актриса» и два восклицательных знака рядом.
— Что вы здесь делаете, молодые люди? – раздраженно спросил, входя в репетиционный зал, Савелий Никитович. Он все еще был не в духе. – Не трогайте это! – вырвал он из рук Алеши листки с текстами. – Это не про вас! Это Чехов. Если вы записываться к нам, это после репетиции… – И вдруг, увидев, как девочка-костюмерша вносила в зал новое платье для Татьяны Лариной, грозно возопил. – Я просил вас платье начала 19 века, а вы что принесли? А вы принесли конец 19 века! И с этими людьми я должен работать! – схватился он за голову. В зал потихонечку входили студийцы. – Черти что, сцены убивают! артистов похищают прямо в студийных платьях! идеи воруют! Вот, полюбуйтесь, — он кинул перед всеми на стол газету: — «мюзикл «Евгений Онегин» в Москве!» Своровали! Что за страна? Господи, почему я не в Голливуде! Не на Бродвее! Не в Одеоне!
Между тем, пока он произносил этот яростный монолог, Алеша читал на одном из листков, рассыпанных на столе, странный для Чехова текст:
— Папа! Я в руках этих страшных людей. Они не перед чем не остановятся, я это вижу. Выполни все, что они просят. Умоляю тебя, спаси меня!
Потрясенный Алеша перечитал этот текст еще раз. Потом, стараясь, чтобы никто не заметил, он вытащил этот листок из общей кучи. И сделал знак Армену: идем! Но режиссер все-таки успел заметить это его движение:
— Вот уже и Чехова воруют! Прямо на глазах! И кто? Отроки в форме! Будущее страны! – он в бессилии медленно опустился в кресло. – Не страна, а нечто! Просто нечто!
— Это не Чехов! – только и успел уже на ходу выкрикнуть в ответ Алеша. – Поверьте! – Он вытолкнул впереди себя Армена из зала и исчез сам.
В зале повисла какая-то нечеховская нечеловеческая пауза. Висела довольно долго.
— Он прав, этот мальчик, он прав! – вдруг поднял к своим студийцам глаза, просветленные слезами, Савелий Никитович. – Какое простое решение! Я так долго искал его. Поверить! Ну да, «в Россию можно только верить»! Это и должно быть зерном нашего спектакля! И вот это зерно невозможно никому своровать – ПРОСТО ПОВЕРИТЬ! – Он уже улыбался, оглядывая своих студийцев.
Они поняли своего харизматического вождя с полуслова.
— Мой дядя самых честных правил, – грянули их гитары —
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог!

В дверях Дома творчества охранник давал интервью очередной съемочной группе с какого-то телеканала.
Алеша и Армен стояли в фойе у гардеробной стойки рядом со своим «букетом для ревизора» и снова, и снова перечитывали этот текст, начинавшийся словами: «Папа! Я в руках этих страшных людей…»
— Ей это подсунули! — сказал, наконец, Алеша.
— Сами сочинили этот текст и заставили ее проговорить это в камеру! – подхватил Армен. Он перевернул листок.
На обратной его стороне не было ничего кроме короткой карандашной черты.
— Подожди! – насторожился Алеша. Взял листок и посмотрел через него на свет. – Видишь?
Карандашная черта продолжалась еле заметной светлой линией.
«БАРЖА МЕЧТА» — сумели прочитать друзья и, потрясенные, смотрели друг на друга.
Потом одновременно ринулись на улицу…

В кабинете полковника Пузырева участники драки стояли по стойке смирно и невозмутимо слушали, как он их вопрошал гневно:
— Я спрашиваю – что за галиматью вы тут написали?
— Объяснительную, товарищ полковник. Как вы приказали, — спокойно ответил Шевченко.
— Объяснительную?! Это ты называешь объяснительной? Мордобой, который вы устроили, ты называешь…– полковник процитировал текст. – «Отработкой приёмов рукопашного боя в возможной боевой обстановке»!!!
— Так точно, товарищ полковник! – глядя прямо перед собой, ответил Шевченко. – Это были дополнительные занятия. Порыв энтузиазма.
Полковник помолчал, вглядываясь в мальчишку.
— Думаете, что проявляете доблесть, прикрывая разгул дедовщины? – просверливал своим взором суворовцев зампопед. – Решили, что я без вас ни о чем не узнаю – ни про Кулика, ни про травлю новичков?
— Не понимаю, о чём вы, товарищ полковник, – твёрдо произнёс Шевченко.
— И ты не понимаешь? – перевел тот свой сверлящий взгляд к Буланову.
— Так точно! – с готовностью согласился тот.
— Никто не понимает? – обвел Пузырев присутствующих взглядом. Наткнулся на взгляд Иванкина, который тут же испуганно опустил глаза.
В стороне стоял капитан Марков. Вид у него был невозмутимый. Разве что маленькие огоньки скрытого смеха дрожали в шукшинской глубинке его голубых глаз.
— Да-а, – произнёс через паузу полковник. – Распустили вас… — он задумчиво рукой разгладил на столе объяснительные. Потом выдвинул верхний ящик письменного стола и, положив документы внутрь, задвинул его. — Но я вам не ваш «батяня Марков»! Месяц без увольнительных. Всем. Идите! А вы, капитан, останьтесь!

Ребята вышли из кабинета Пузырева, распаренные как после бани, переглянулись и молча пожали друг другу руки.
— Сначала победа, потом сраженье! — подвел моральный итог Шеф.
— Зампопед Пал Палыча чморит! – прислушался Шишкин к голосам за дверью.
— Он сейчас выйдет и так зачморит тебе за твое чморенье! – Данилов полушутливо скрутил Шишкину ухо.
— Виноват, прессует! – но Даниловское воспитание было терпеливым. – Виноват, наезжает! – Новый поворот Шишкинского уха. Видно было, что тот просто играет в эту игру с Даниловым. – Виноват, грузит по-черному! Ну, «грузит», нормальное слово! Полковник – грузчик ржавый! Ой, больно, Данило!
— Я тебя отучу лепить горбатого! Будешь говорить по-человечески?
— Ну, ругает! Полковник ругает нашего капитана! Отчитывет!
— То-то! – Данилов отпустил ухо Шишкина.
— Что тебе легче от этого? – Шишкин разглаживал покрасневшее ухо.
— Не легче, — вздохнув, сказал Данилов, прислушиваясь к голосам за дверью. – Но Батяне нашему полегчает, если мы по-русски говорить будем! Ду ю андестенд?

Титр:
14.09.09
17 час. 23 мин
Интернет-кафе

Алеша с Арменом, жуя что-то по ходу дела, сидели в интренет-кафе и смотрели на экран арендованного ноутбука.
— Никакой тебе «Баржи Мечты» — протянул Армен, просматривая итоги, выданные поисковиком.
— Попробуй Гугл!
— Вот тебе Гугл, — Армен перелистывал страницу за страницей. – Это что ли? – Он кликнул одну из тем и прочитал: — пARнография — альфамыло глазами помоечникофф:)-
— Да не, вот: «бАРжа — яхта пАРтийца»
— Ахинея какая-то…
— Это альфа-ромеишники изощряются. Погонялы. Ты вот на этом форуме посмотри.
— «Сотни тысяч людей живут на баржах, яхтах, понтонах и т.д. в разных странах, и с разным подданством, и это вовсе не проблема, это просто здорово» — взволнованно прочитал Армен. – Горячее!
— А теперь это.
— Это же сонник! – удивился Армен и прочитал под ссылкой. – «Три года ты мне снилась, а встретилась вчера…»
Тогда Алеша кликнул мышкой сам и сам прочитал найденный текст:
— «Видеть во сне баржу, стоящую у берега, — это значит, что человек, которого вы считаете своим другом, забыл о вас и предпочел кого-то другого…» Чушь какая-то! – Алеша нахмурился, текст навел его на какие-то мысли – он отвлекся от дисплея. И глубоко задумался. Возможно, о смысле жизни. Так оно и есть!
«Что делает она в этот миг? – подумал Тужилин. – Именно сейчас, когда они пытаются найти ее след в Мировой Паутине как иголку в стогу? Нет, как маленькую пылинку в бесконечном пространстве странных человеческих слов и поступков. Почему вдруг одной пылинке стало так важно найти и защитить другую? Не другую, а именно ее, унесенную ветром куда-то… Нет, он не даст ей стать космической пылью! Не даст!.. Но разве сам он – не такая же пыль?»

Ира сидела в кресле, подтянув под себя ноги и обняв их двумя руками – действительно маленький комочек – такой живой, но такой беспомощный! И, хотя она пыталась развлекать себя своим любимым Чаплиным, она была грустной и смеялась, утирая кулачками слезы, которые тихо скатывались по ее щекам.
Чарли за столом у чужих и богатых людей ел неуклюже и жадно, смешно скрывая от них свой чудовищный голод.
Перед ней лежала коллекция надкушенных ею пирожных, которых она иногда, от нечего делать, надкусывала еще разок. Потом она увидела слезы бедного Чарли, так и не сумевшего насытиться у богачей, нашла на столе ненадкушенное пирожное и робко протянула ему…
И вот он уже ел его на экране. На этот раз спокойно и не глотая.
И плакал. Уже от благодарности.
Наконец-то, он нашел – через годы, через расстояния – на этой роскошной яхте новых русских конгениального себе зрителя. Родную душу!
Так они уминали свои пирожные, нежно глядя друг на друга, и смеясь, и плача…

— Вот – не чушь! – радостно воскликнул Армен и прочитал: — «Ты славно звонишь, фраерок, про кожаный затылок, но твоя канифоль про баржу-яхту мне не катит. Похоже на кидок. Если твой козырной не подстава, предъяви икону…» Форум для уголовников, — объяснил он другу. – Ему приятель предлагает теплое местечко, работу охранником, я смотрел по словарю «кожаный затылок» — это у них «телохранитель», а тот не верит: «предъяви икону». Фото, значит. И смотри – ответ: «Представляю, что просил: яма-мечта» Мечта, понял! «Яма» — это по-ихнему «притон». И два файла вложены. Фотки. Видишь. Я уверен, это вид снаружи и внутри. Сверху ржавая баржа, а внутри – шикарная яхта. Понял? БАРЖА МЕЧТА! И я знаю, где она! – Армен укрупнил деталь на фотографии. В отражении стекла на рубке баржи прорисовались буквы – название причала «ПРИКОЛ №17». – Это же у нас, на реке, за городом! Я знаю! – торжествующе воскликнул Армен. – Вот это прикол, да?
— Служение, служение, служение, сначала победа, потом сражение! – чуть не хором воскликнули друзья.

— Похоже, товарищ капитан, нам придется смириться с поражением, — мрачно сказал начальник училища капитану Маркову. Они на минуту остановились в рекреации учебного корпуса напротив картины, изображавшей Кутузова, оглянувшегося на горящую вдали Москву. По лицу полководца текли слезы… Похоже, и генерал был близок к этому же состоянию.
— Но почему? – капитал был ошеломлен этими словами своего командира. – Завтра приедут из Москвы и…
— И что увидят? Это? – он поднял лицо к потолку, по которому расползлись темные разводы от вчерашнего потопа. – Или, может быть, это? – он протянул капитану сложенную линейкой газету. – Только что испекли, не запачкайтесь…
Капитан развернул газету и обомлел.
Под огромным заголовком «Вечерние зори» вещали:
«Чудовищная изнанка жизни образцового Суворовского училища.
Фотодокументы обличают»
И под ним на всю страницу тот самый смачный фоторепортаж, который мы уже видели.
— Это… — не мог найти слов капитан.
— Что, вызовете на дуэль? – с мрачным отчаянием проговорил генерал и двинулся по коридору…
— На войне как на войне, — говорил он уже на ходу тоном начальника, отдающего приказ подчиненному. – Оставите сейчас ребят, за ними присмотрит дежурный, и поедите в эту редакцию. – Он протянул капитану чью-то визитку. – К утру должен быть готов опровергающий материал. Просто расскажите о жизни в училище. О наших заботах и проблемах. О традициях, об этих стенах, о ребятах…
— Товарищ генерал, но почему я? Ведь логичнее обо всем этом вам рассказать.
— Мне не поверят! Я начальник училища. А начальникам никто не верит. Такие времена. И к тому же я нигде не воевал, а у вас и Афган, и Сербия… Сегодня самое мощное оружие – информационное. Сражайтесь, капитан. Против кривды правдою… – И уже другим тоном. – Не жалеешь, капитан, что ради Сербии семью свою не пожалел?… Сыну так и не сказал?
— Когда-то наш царь ради Сербии всю Россию вместе с собственной семьей не пожалел… — сухо перебил его капитан.
— Думаешь, поэтому и святой? Весьма спорно.
— Для кого спорно, а для кого и нет. Христос тоже маму свою не пожалел, да и учеников всех…
— Ладно, Пал Палыч, прости, лезу не в свое…– увидев, что разговор этот неприятен собеседнику, генерал замолк.
Так шли они рядом друг с другом – теперь двое – с суровым напряженными лицами, не глядя по сторонам, мимо портретов в старинных рамах, с которых словно провожали их взглядами их предшественники…
— Наоборот, – наконец, сказал капитан. – Я пожалел семью. Я не хотел, чтоб бомбардировки начались бы и здесь…
— Думаешь, теперь не начнутся? – после паузы тихо откликнулся генерал.

Лощеный Затылок слушал по телефону очередной доклад типа с невыразительной наружностью №2 («сценариста»). Тот вещал:
— С татарином – всё по сценарию. Цветочник ему отказал. Запись беседы посылаю отдельным файлом. Кстати, тот Армен, поклонник нашей актрисочки, что звонил татарину с намеками на какую-то информацию – сын цветочника. Он тоже был в магазине, но с татарином они не общались. В записи всё по секундам. Похоже, у него не информация, а блеф. Какая-то игра тинэйджеров. В Интернете их – море. Через 20 секунд после того, как клиент с цветочником зашли в магазин, наблюдение зафиксировало бегство оттуда двух суворовцев с цветами.
— Суворовцев? – напрягся Лощеный Затылок. – Чего они там забыли?
— Так этот Армен – один из них. Личность второго устанавливается. Видно, они у папаши цветы свистнули, поскольку он сам за ними выскочил. Да не догнал.
— Где они сейчас? Их пасут?
— Наш агент счел более важным наблюдение за главным клиентом.
— Ладно, с пацанами я знаю, что делать. Скинь их фотки. А что клиент?
— Всё путем. Вернулся домой. Работал с юристом. К нему уже выехал наш режиссер.
— Готовьте актрису на выход. Всё должно быть точно как часы.
— Не волнуйтесь, босс. Вы имеете дело с профессионалами.

«Актриса» смотрела кино. По ее лицу текли непритворные слезы, которыми она по-пушкински обливалась над вымыслом.
Она по-прежнему томилась в неволе – в этом странном «тайном клубе для похищенных олигархов» и смотрела там очередной фильм, который немножко посмотрим и мы: кадры из давней мелодрамы «Мост Ватерлоо» — душераздирающая сцена: прощанье любящих…
— Остальное досмотришь дома! – сказал тип с невыразительной внешностью №4 (игравший «второго оператора»), и выключил плейер на самом интересном месте. – Если, конечно, у кина нашего будет хэппи энд!
— Я объявляю голодовку! – сказала Ира, утирая слезы.
— Это то, что нужно кинозвезде перед очередными пробами, — «второй оператор» приблизил свое лицо к лицу девочки и прошептал. – Сообщаю с риском для собственной жизни. Будет погоня и много стрельбы, ничего не бойся, тебя освободят. Поняла?
Ира молча отрицательно помотала головой.
— Вырастешь, поймешь. Если что, замолвишь за меня словечко. — Он странно подмигнул ей и приложил к своим губам палец: молчи, мол! Посмотрев на часы, снова включил плейер. – Ладно, досматривай! Я добрый.
На экране вновь появился светлый лик самой женственности – Вивьен Ли.
Она улыбалась. По лицу ее текли слезы.
На нее смотрело смятенное личико девочки. И сейчас стало видно, что в облике их обеих было что-то восточное – аристократическое – русское и татарское… Наше! Праздничное! Со слезами на глазах…
Титр:
14.09.09
18 час. 41 мин
Прикол № 17

— Вот она, «Баржа Мечта»! – прошептал Армен другу, когда они вышли к реке к «Приколу №17». Спрятавшись в прибрежных кустах, они подошли ближе.
Баржа казалась ржавой и заброшенной.
Но друзья заметили дымок, выходящий из металлической трубы камбуза. И тень охранника в рубке (тип с выразительной внешностью – сокрытой сейчас в темноте – №4). Друзьям показалось даже, что они видели автомат, висевший у охранника на груди.
— Ну и что будем делать? – спросил Армен.
— Без «ну» суворовец Туманян! Разведаем, вернемся в училище, отдадим цветы, доложим обо всем Батяне… Или ты хочешь с букетом штурмовать объект, охраняемый Калашниковыми?
В рубке появилась вторая тень, сменяясь, охранники (мы уже устали их нумеровать – нынче их море!) о чем-то болтали, и теперь автоматы, висящие на шеях, были видны отчетливо…
Вторая тень скрылась.
Начинались сумерки. Друзья присели, готовясь к длительному ожиданию.
Мы видим мужественное лицо нашего будущего национального лидера, познающего, что есть ответственность и любовь, и слышим голос повествователя.
«Тужилин вдруг почувствовал, что острая тоска пронзила его сердце. Она где-то здесь, совсем рядом. А он… Он должен набраться терпения и ждать… Необдуманные действия могут ей навредить… Захватившим ее врагам нужна не она, а богатство ее отца, — успокаивал он себя, — и значит, ей самой они ничего плохого не сделают!.. А если б ее отец, — вдруг подумал Тужилин, — если б он отдал за нее все, что они имеют, тогда они стали бы такими же бедными, как и он с мамой… Эта мысль почему-то заставила его улыбнуться…»
Легкая улыбка, и правда, слегка тронула его губы…
И вдруг он увидел, как по берегу к барже подъехали два черных джипа…
С баржи к ним спустились оператор с видеокамерой и еще один человек невыразительной наружности (тип №2, «сценарист»)…

— Объясняю еще раз, — инструктировал он остальных, вышедших из джипа (типы с невыразительной внешностью №5, №6 и №7). – После звонка нашего режиссера вы сажаете ее в тачку и едете до поворота, там мы вас встречаем, отбиваем… (оператору) Ты снимаешь на камеру, а ты (№7) на мобильный… На фоне должен быть только лес, никаких привязок к местности, ясно? Вот вам пиротехника… — Он достал из кармана коробку с патронами. – Перезаряжайте при мне, а то перестреляем на хрен друг друга…

«Второй режиссер» (тип с невыразительной внешностью №3) просматривал папку документов, подготовленных Гафаровым. Тот смотрел по телевизору новости, где как раз в это время пресс-секретарь Следственного комитета говорил общие слова о том, что рассматривает все версии исчезновения его дочери…
— Ну что ж, Ренат Талгатович, довольно убедительное доказательство ваших приоритетов, – подвел итоги своего изучения «второй режиссер». В кабинете Гафарова они были вдвоем. – Мы все знали, что не власть и деньги для вас самое главное. И не ошиблись. Осталась последняя формальность – ваша подпись под актом. – Он раскрыл папку на нужной странице и положил раскрытое перед Гафаровым. Даже взял со стола авторучку с золотым пером и протянул ее собеседнику.
— Моя дочь должна быть здесь, — твердо проговорил Гафаров.
— Если здесь будет ваша подпись, зачем нам ваша актриса, подумайте.
— Она должна быть здесь! — упрямо повторил тот.
— Неужели вы нам не верите? Странно.
— Она должна быть здесь!
— Ладно, в очередной раз проявим гуманизм. Девочка, объевшись пирожными, объявила голодовку. Характер – ваш… Думаю, небольшое отступление от сценария возможно. – «Второй режиссер» достал из кармана мобильный…

По телевизору показывали новое интервью с кандидатом в мэры Гусеевым, на которого было совершено покушение прямо во время его предыдущего интервью, которое так и осталось незавершенным. Теперь то же самое он говорил, находясь в студии:
…- Дело житейское, покушение на кандидата. – Лично я к этому уже привык. – Он усмехнулся. – И бьюсь об заклад, преступники опять не будут найдены!
— Но будут ли найдены герои? – снова интервьюер сиял, но на этот раз он оглянулся не на уезжавший автобус, а на «плазму», висевшую в студии. Там возникли последние кадры предыдущего интервью, где на дальнем фоне за головой кандидата была видна маленькая фигурка суворовца, бегущего к кандидату, чтобы предотвратить покушение. Лица суворовца разглядеть на них нельзя было, потому что он то входил, то выходил из кадра, и вот наконец, камера, падая, показывает нам над собой высокое «небо Аустерлица»…
— Спас, убежал и не представился! И вообще, это всё похоже на сон! Покушение во время интервью… – сказал интервьюер.
— Увы, это не сон! Это наша грубая ежедневная явь! – проговорил Гусеев. И проникновенно добавил. – И вы знаете человека, который с этим может покончить!
Об этом человеке красноречиво говорил последний кадр репортажа о покушении – продырявленный плакат с надписью: «ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ОСВОБОДИТ НАШ ГОРОД ОТ ВЛАСТИ КРИМИНАЛА. ГОЛОСУЙТЕ ЗА ДАВИДА ГУСЕЕВА!»

Телевизор смотрели типы с невыразительной внешностью, которых, если бы мы их запомнили, то сказали, что нам уже довелось видеть около джипов, когда они получали инструкции и холостые патроны (№5 и №6).
В помещении, где эти типы смотрели телевизор, у одного из типов зазвучал мобильный: «миллион, миллион алых роз у окна, у окна видишь ты».
— Ясно, — понимающе ответил тип №5. – Приступаем. У нас всё готово. – Он выключил мобильный и встал, хотел выключить телевизор, но второй тип его остановил. Ему почему-то захотелось дослушать последние слова кандидата. А тот, отвечая на вопрос ведущего, закончил свою речь так:
— Молодежь за меня, вся молодежь! Потому что знает, что я за нее. И, конечно, особенно суворовцы, для которых мы построили новый корпус. Эта же наша будущая элита! Именно оттуда, думаю, вырастут будущие лидеры нашей страны. Разве такому самоотверженному парнишке, который бросается, чтобы своей грудью защитить своего кандидата, нельзя доверить в будущем бразды правления всего государства? Почему нет? Я бы доверил.
— О, как! – воскликнул тип №6 и выключил телевизор сам.

Суворовцы Тужилин и Туманян были у джипа, стоявшего на берегу (осматривали его, записывали номер) когда увидели Иру, которую в сгустившихся сумерках с завязанными глазами вели по неосвященной барже, а потом по трапу. Прятаться было больше некуда, и они спрятались за самим джипом.
— Я так рада! Так рада! – подбадривая себя, громко повторяла Ира, когда шла по трапу. Ступив на землю, она сделала вид, что поскользнулась и плечом осторожно сдвинула повязку.
— Погоди радоваться! – не выдержал один из типов. – Тут еще война из-за тебя будет. Как за Елену Прекрасную. Фильм «Трою» видела? А это кто такие? – удивился он, зайдя за капот джипа и увидев двух суворовцев с большим букетом цветов. Вид их выдавал некоторую растерянность.
— Идиоты! – возмутился тип №5. – Вы ж, наверное, должны ее там встречать, после освобождения!
— Ой, мальчики! — увидела их из-под повязки Ира. – Я почему-то так и подумала! Так и подумала! Я так рада! Так рада! – она непринужденно приняла протянутый Арменом букет и, кажется, была готова броситься им на шею, но ее уже заталкивали на заднее сиденье джипа.
— Ладно уж, садитесь! – торопливо толкали ребят вслед своей пленнице типы. Усевшись на переднее сиденье, они продолжали на ходу их ругать и когда джип тронулся с места. – Молодежь! Лидеры! Элита! А сами тупые как… Поправь ей повязку! А то увидит здесь чего-нибудь не то…
Алеша, ничего не понимая, как завороженный, стал осторожно поправлять Ире повязку на глазах. А тип №5 всё ворчал.
— И зачем все эти импровизации в последний момент – с суворовцами, с цветами! Кто вас придумал? Чего молчите? Хоть бы предупредил кто! Хорошо, что стекло тонированное, не видно вас будет. Когда отстреляемся, тогда выходите.
И в этот момент началась стрельба. Джип остановился. Типы, вытащив пистолеты, стали отстреливаться. Но вот один рухнул у дверей, другой…
К джипу бежали какие-то люди от другого джипа. «Оператор» в стороне снимал «освобождение прекрасной Ирины», в стороне от него «Троянскую войну» снимал на мобильник тип №7 (легенда – случайный свидетель, слоган «Вы стали нашим спецкором. Новости создает народ»)
И вдруг что-то пошло опять не по сценарию.
Джип с освобождаемой рванулся с места. И стал быстро набирать скорость.
— Э-э-э! вы куда? – не выдержал тот тип, что давал инструкции (№2, т.н. «сценарист»). – Вы куда? — орал он вслед.
— Да это опять импровизации какие-то, — сказал один из «убитых» типов, осторожно поднимая голову и оглядываясь, не в кадре ли он. – Тему суворовцев отыгрывают.
— Каких еще суворовцев? – взвился «сценарист» и выстрелил вслед скрывавшемуся из виду джипу.
— Патриотизм нынче в моде! – сказал, поднимаясь, второй «убитый».
— Конечно, без него ни туды, ни сюды! – поддержал его первый и тоже сделал свой выстрел. – Россия, вперед!
— Какой к черту патриотизм! Вы о чем? Мы ж должны снять, как ее передают отцу и как они обнимаются с нашим боссом… Вы что, очумели что ли, где девчонка?

«Девчонка» сидела уже без повязки с букетом на коленях и смотрела вместе с Алешей в заднее стекло джипа: нет ли погони? Армен был за рулем. Они выскочили на шоссе и влились в общий поток.
— Ты чего-нибудь понимаешь? – спросил Алеша у Иры.
— Понимаю! Вы меня освободили! И всё как в настоящем кино!
— В настоящем кино была бы сейчас погоня на полчаса! – сказал Армен. За рулем он смотрелся вполне органично.
— Может еще и будет, откуда ты знаешь? – весело воскликнула Ира.
— А ты не очень-то выглядишь напуганной! – удивился Армен. – Мы-то уж на стрельбище привыкли к этим звукам – пабах-бабах! А ты…
— А я знала, что это просто пиар такой! Стреляли холостыми.
— Как холотстыми? Откуда ты знаешь? – насторожился Алеша.
— Ты что нам праздник портишь! – протянул Армен, выруливая на дорогу. – Обидно!
— Ой, да я сама ничего не понимаю! Кому-то такой пиар нужен. Знаю одно, надо срочно позвонить папе.
— Нельзя! – проговорил Армен. – Ваш телефон на прослушке. Он мне сам сказал.
— Ну и что ж, что на прослушке, — возразил Алеша. – Они и без этого знают, что мы ее украли.
— Не украли, а освободили! – Ира благодарно взяла Алешу за руку. Тот смутился, но не стал отдергивать. Она сама отпустила.
— Но надо, чтобы ее отец знал. Его же, наверняка, шантажируют.
— Ну давайте, — Армен передал Алеше свой мобильный.
— Мы просто скажем, что она свободна, а где она, не скажем, — Алеша искал на мобильном в «контактах» Гафарова.
— А куда вы меня повезете? – испуганно спросила Ира. Сознание, что ее отец может быть сейчас в опасности, вернуло ее к реальности.
— Есть одно никому неизвестное местечко… Там переночуешь, а завтра мы с нашим Батяней во всем разберемся. — Со значением произнес Алеша. – Знаешь, где это «Оливковая 5»? – спросил он у Армена.
— Я не знаю, а он знает! – Армен постучал по приборчику, прикрепленному над рулем. Это был GPS-навигатор.

«Второй режиссер» стоял у книжных полок, которыми на старинный манер были заставлены все стены кабинета Гафарова, и, коротая время, смотрел книгу за книгой.
Гафаров сидел в той же позе и на том же месте и весь его вид говорил о напряженном ожидании. Но когда нежно зазвонили колокольцы его мобильного, ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Папочка, со мной все хорошо, меня освободили твои суворовцы, — услышал он горячий шепот дочери. – Они сказали, что твой телефон подслушивают, и мы не скажем, куда они меня везут. Это ты сможешь узнать у нашей пра-пра-пра-бабушки… перед самым закрытием, ты меня понял? Тебя будут ждать…

— Это несложно, но я уже никакими контрактами не занимаюсь, так что извините, – как можно равнодушнее сказал Ренат и отключил телефон.
А дальше все произошло, как в замедленном кино.
– Вот, видите, что сказано в Библии, – продолжал торжественно гнуть свою «духовную линию» режиссер и прочел. – «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…» Так что, дорогой мой, не переживайте, Бог дал, Бог взял!
Ренат, не поднимая головы, какое-то мгновенье смотрел на бумаги, ожидавшие его подписи, на авторучку…
— Да вы правы, все суета сует и томление духа. – Потом медленно поднялся и громко позвал: — Ольга Николаевна! – в дверях появилась домоправительница, которую мы уже видели в начале фильма. – Принесите нам бокалы. — Она, не понимая, с мрачной вопросительностью смотрела на своего шефа. — И шампанское… В конце концов, у нас крупная сделка! – объяснил он ей, взглядом давая понять, что есть хорошие новости об Ире.
Лицо Ольги Николаевны просветлело. Она вышла.
Он как бы напоследок стал просматривать приготовленные к подписи документы.
— У меня, кстати, припрятана там бутылочка настоящего Клико! – как будто вспомнив, сказал он и, не торопясь, вышел вслед за Ольгой Николаевной…
И тут же зазвонил мобильный у режиссера. С потрясенным лицом он слушал кого-то по телефону и вдруг увидел в окне, как по улице на большой скорости удаляется «мерседес» Рената…
— Только не упускай его, не упускай! Задержи его там, во что бы то ни стало! — орал режиссеру в трубку Лоснящийся Затылок.
Режиссер бросился к дверям кабинета. Они были заперты. Он затряс их изо всех сил. Но двери были прочные, дубовые…

— С пацанами я сам разберусь! – кричал тот же Затылок уже в другую трубку. – Главное — девчонка! Упустите еще раз – сотру всех в порошок!.. – и уже набирал новый номер. – Что за страна – ни на кого нельзя положиться! – бормотал он в ярости. – Полковник, немедленно разыщи и изолируй до моего прихода эту банду Армена Туманяна и его дружков…

— Какой идиот дал им увольнительную! – теперь его голос слышался в трубке в кабинете зампопеда. – Как явятся, немедленно изолируй – никаких контактов ни с кем, ни с офицерами, ни с посторонними, никаких мобильных – понял? И мне плевать, как ты это сделаешь! Особенно опасен этот второй, с моей визиткой… Тужилин, говоришь?.. Пришли мне их досье, немедленно!
— Да… А что они натворили? – смущенно пробормотал зампопед.
Но в трубке уже были частые гудки.

Дверь в кабинет оказалась закрытой, ключ торчал в замке. Ольга Николаевна повернула его и вошла с шампанским и фужерами на подносе. В кабинете, сжав голову в своих ладонях, сидел только один «второй режиссер».
— А что это вы закрылись? – спросила она режиссера, входя в кабинет с подносом.
— Я закрылся? – злобно воскликнул он, глядя, как она ставит поднос на стол. – Как бы я мог это сделать, по-вашему? Какая для этого должна быть мизансцена, чтобы я снаружи себя закрыл? – он стал нервно собирать неподписанные документы в папку.
— А где Ренат Талгатович?
— Где-где – на автогонках! – режиссер с мрачной усмешкой стал открывать бутылку. – А какие же автогонки без шампанского? Верно? – Выстрел пробки получился звучный. Он налил два бокала и один передал женщине. – Как там? «Кто не рискует, тот не пьет шампанского!» — он мрачно засмеялся, осушил свой бокал. – Это совсем не по сценарию, совсем, понимаете? Это провал!
— Да не переживайте вы так, — по-матерински попыталась его успокоить Ольга Николаевна. – Главное, чтобы девочка нашлась! Ренат Талгатович за ней поехал?
Он быстро вскинул голову. Какая-то спасительная идея вдруг посетила его.
— Правильно — главное, не терять детей! Детей! И рассудок! – Он выскочил из дверей, захватив под мышкой папку вожделенных бумаг.
Ольга Николаевна допила свой бокал и сказала сама себе:
— Какие все странные люди! Буквально все! Может, и я странная? – она налила себе еще бокал и задумалась. Потом посмотрела на Ирину фотографию, стоявшую на столе и сказала с грустной улыбкой: — Вот кто не странный!

Нестранная девочка с цветами на коленях смотрела в окно машины и как-то странно улыбалась. Джип, который вел суворовец Туманян, уже въезжал на окраину города, когда Армен вдруг резко затормозил машину.
— Слушайте! – тревожно произнес он. – Мы чуть не совершили роковую ошибку. Если у них есть эта штука, – он щелкнул пальцем по навигатору, – у них запросто может быть и спутниковый маячок. Пеленгатор. Если мы поедем на этом джипе к Оксане на эту «Оливковую 5», они нас спокойно могут вычислить…
— Точно-точно, я такое в кино видела! – живо откликнулась Ира. – Там столько фильмов было!
— Где там? – не понял Алеша. Но Ира не захотела уточнять. – Выходит, нам надо машину бросить?
— Нет, я поеду дальше, брошу ее в квартале от музея, а то не успею, а вы выходите, — сказал Армен, посмотрев на часы. – Я передам Ириному отцу адрес Оксаны и пойду в училище, там в двух шагах. А вы идите к ней пешком. Да тут, судя по этому планчику, — он посмотрел на дисплей навигатора, — вот так и так – просто, видишь? – Он показывал схему проезда Алеше. – «Розы для ревизорши» оставляю себе… В принципе, Ир, надо было бы тебе их вручить, такой кастинг прошла, жуть просто! – да это наше алиби перед зампопедом.
— Как вы догадались все это провернуть! – восхитилась Ирина, прощально вдыхая аромат букета.
— Как вот ты догадалась чиркнуть на этой бумажке! – Алеша развернул тот лист.
— Нашли! — ее лицо озарилось. – Значит всё не зря! Всё для чего-то! Какие вы молодцы! – И тут ее лицо озарилось новой мыслью. – А, наверное, сейчас обо мне по телеку сообщают, да? В городе переполох. Пиар-то для меня получился! Звезды специально такое себе заказывают, за большие деньги! — не умолкала Ира. – Нет, я так рада, так рада!
— Ну ладно, мемуарами потом будешь заниматься, — пресек ее излияния Армен. – Еще неизвестно, как всё закончится! – и открыл ей дверцу джипа.
— «Плохой конец заранее отброшен, он должен, должен, должен быть хорошим!» — пылко продекламировала она, вылезая из машины. – Это Брехт! – объяснила она «элите». На всякий случай.
— Вот молись теперь, чтоб твой Брехт не оказался брехнёй! – ответил Армен и протянул им мобильный. – Вам это сейчас важнее. – И уже тихо, пока она вылезала из джипа, сказал Алеше. – Давно тебе приготовил его в подарок, да ты меня всё терроризировал своей гордостью. Террорист несчастный!
Джип рванулся с места, и наши Ромео и Джульетта остались вдвоем – совершать и далее свой подвиг спасения: себя, училища и страны… И, может быть, даже – своей первой и последней любви…
– Тут можно напрямик, через Змиёвскую балку! – сказала Ира, сворачивая на тропинку. – Я ведь в отличие от тебя тутошная. Мы сюда ездили, еще когда мама жива была. Тогда этих домов не было…
Они пошли в сторону проселочной дороги.
— Ты ее помнишь, маму? – осторожно спросил Алеша.
— Немного. Больше по фотографиям. А ты отца?
— А у нас от него дома даже ни одной фотографии не осталось.
— Так не бывает.
— Пожар был, все сгорело. Еще на старой нашей квартире, я ее даже не помню.
Ира подобрала осколок зеркала, в который она на ходу стала любоваться. Вот она поймала в отражение Алешин насупленный профиль.
— Всё молчит и молчит… Такой важный, строгий… в военной форме… Будешь главнокомандующим, да? Как Наполеон? – ехидничала Ира.
— Почему Наполеон? – возмутился Алеша. – Может, Суворов?
— Наполеон! – упрямо повторила она. – Ты вылитый Наполеон – со своей манией величия!
— Тогда ты вылитая его жена Жозефина! – рассердился Алеша.
— Спасибо за комплимент, – засмеялась Ира.
— Между прочим, она капризная, самонадеянная… и кокетка!
— И нет! – самоотверженная, умная… и скромная! И Наполеон ее очень любил. Его последние слова перед смертью: «Франция, армия, Жозефина…»
— Это легенда! — хмыкнул Алеша.
— Зато какая красивая легенда! – мечтательно сказала Ира.
— А знаешь последние слова Суворова?
— Нет.
— «Долго гонялся я за славой, всё мечта. Главное – покой в душе»
— Видишь, Суворов тоже гонялся за славой, как и Наполеон.
— Только он никого не грабил. И не обманывал.
— Ну что ж, я очень рада.
— К месту и не к месту повторяешь «я рада, я очень рада»… Ты чего?
— На самом деле всегда к месту. Просто я играю в одну игру…
Они прошли мимо старенького деревянного русского храмика, свернули на улочку со скособоченными домиками, спрятанными в палисадниках. В окне одного дома была видна сидящая на подоконнике большая роскошная кукла в бальном платье под зонтиком.
— Недавно я прочитала одну книжку, — рассказывала Ира, — про девочку, очень бедную, ее звали Поллианна. Мама у нее умерла, и она жила с отцом. Узнаешь мою биографию?
— Отчасти, — усмехнулся Алеша.
— Отец был пастором, ну, священником по-нашему, под каждый праздник в их приход приносили вещи, которые раздавали бедным, секонд-хэнд по-нашему, Поллианна мечтала о кукле, но куклу никто не принес, и ей достались, знаешь что? Ни в жизнь не догадаешься – детские костыли. Просто отец ее всё раздавал другим, а себе брал уже то, что оставалось. Так и на этот раз: он принес домой эти костыли, новенькие, очень удобные и даже дорогие – но костыли!
Алеша слушал Иру с недоверчивым выражением на лице. Они проходили к месту, где была вырыта большая канава для теплотрассы. Увидев перед собой толстую доску, переброшенную через нее, Алеша невольно замедлил шаг.
— Поллианна ужасно плакала, — продолжала свой рассказ Ира, первая непринужденно переходя по доске. – Бедный отец очень страдал, глядя на нее. А потом сказал…
Она оглянулась и увидела, что Алеша стоит по другую сторону канавы у доски, как вкопанный, словно заслушался ее и боится пропустить хоть слово.
— …он сказал: «Не плачь, милая, а лучше порадуйся!» — «Папа, чему тут радоваться?» — изумилась Поллианна. «Радуйся, что у тебя есть две крепкие быстрые ножки – и что тебе не нужны эти замечательные удобные костыли…» —
Ира шла по доске обратно к Алеше, слегка стилизуя по балетному свои движения. Увлеченная рассказом, она не замечала затруднений Алеши.
— Руку, давай руку! – она протянула навстречу ему свою.
Алеша несколько мгновений смотрел на эту протянутую к нему маленькую белую ладошку и вдруг по-мужски крепко сжал ее в своей широкой смуглой руке.
— Поллианна засмеялась и проговорила сквозь слёзы, — продолжала рассказ Ира. – «Я так рада, что мне не нужны костыли!» — Они шли по доске. – И потом она везде искала хоть какую-нибудь радость. Иногда она целый день ломала голову, чтобы выяснить, в чем эта радость. И всех-всех вокруг себя заразила этой игрой… — Они были уже на другой стороне канавы, и Ира добавила: — И меня в том числе…
Какое-то время они шли молча, Алеша приходил в себя. Наконец, он проговорил, прокрутив в голове что-то свое:
— А вот если ты выйдешь замуж… допустим… за военного, и его пошлют воевать в какой-нибудь Афганистан, и он вернется без ноги на костылях, то ты что? Встретишь его словами: «Ах, как я рада, как я рада!»
Она засмеялась. Потом задумалась и посерьезнела.
— Да, я так скажу, только мысленно, себе. Я скажу: «Я рада, что разделю горе всех несчастных, что хоть немного понесу на своих плечах чье-то страдание…» И буду еще больше любить своего мужа!
Ира произнесла это с таким глубоким чувством, что Алеша какое-то время шел молча. И только по привычке, как бы сам собой в его голове складывался текст:
«От этих ее слов суровое сердце Тужилина захлестнула горячая волна нежности, и он понял, почему образ Ирины Ренатовны не выходил у него из головы: с первого мгновенья, как он увидел ее, он почувствовал всю глубину и чистоту ее удивительной души».

Вот, наконец, и погоня! Милиционер просигналил джипу остановиться, а Армен в ответ только нажал на газ. Ему нельзя попадаться, нельзя! Как им всё объяснишь? А там в музее уже мог его ждать Ирин отец. А здесь у него чужая машина и ни прав, ничего. Одни «розы для ревизорши» на сиденье рядом!
И Армен жал на газ, прятался под мостами и буераками, и снова жал на газ.
Какое же кино для мальчишек и тех, кто их любит, без погонь и пряток!

— Это Ира, – сказал Алеша Оксане. Они все трое стояли во дворе ее дома.
— Известная особа! – несколько натянуто улыбнулась Оксана.
— Оксана, это долго объяснять, — деловито начал Алеша. – Короче, ее жизнь в опасности. Её надо ненадолго приютить.
Уже знакомый нам щенок пушистым комочком перевалился через порог дома и запрыгал навстречу гостям. Ира наклонилась и взяла щенка на руки.
— Ой какой хорошенький! – обрадовалась Ира щенку.
— Как интересно! – вслух начала размышлять Оксана. – Сначала Коля принес мне щенка, теперь Алеша приводит ко мне Иру. А кого принесет мне нелегкая в третий раз?
Все трое некоторое время машинально следили за неуклюжими прыжками щенка. Голос Алеши в очередной раз вещал за кадром:
«От слов Оксаны у Тужилина невольно что-то похолодело внутри. Он знал, что таинственная женская интуиция часто бывает пророческой. Неужели и правда в этом выбранном им тихом убежище в третий раз будут сегодня незваные гости…»
— Ира, ты хочешь есть? – спросила Оксана.
— Очень, — благодарно ответила Ира. – Они меня там едой пытали. Кормили одними пирожными, так что я, наверное, поправилась на три килограмма и все равно голодная! У вас найдется каппучино и два тостика с пармезаном?…
Оксана округлившимися глазами посмотрела на Алешу.
— Дай ей картошки с черным хлебом! – тоном врача, прописывающего рецепт, произнес Алеша. Они вошли в дом.

Пра-пра-пра-бабушка… Гафаров нервно то входил, то выходил из зала, где со стены на него смотрели знакомые глаза…
Экскурсовод и в самом деле рассказывала судьбу этой женщины и ее сына на их двойном портрете. Но он не мог слушать…

Ира с аппетитом уминала вареную картошку, хрустела огурцом и смачно втягивала в себя сок из огромного помидора.
— Божественно! Ничего подобного я в своей жизни не ела, — проговорила она. – Это надо сделать фирменным блюдом в нашем кафе!
Алеша и Оксана смотрели на нее как на больную.
– Большое спасибо, — Ира сладко зевнула. Она действительно устала и хотела спать, но еще больше ей хотелось сыграть роль заблудившейся в этом мире принцессы, которая, как Одри Хепберн когда-то, валилась с ног от усталости…
Оксана тихо сказала Алеше:
— У нас в саду есть домик для гостей, ее никто там не найдет, пусть она отдохнет.

Ира, уже почти спящая на ходу, и Алеша вошли в крошечную комнату гостевого домика, наполовину занятого тахтой, которое покрывало лоскутное одеяло.
— Это что, лифт? – пошутила Ира и повернулась к Алеше. – А это, уж не Грегори ли Пек? — и без сил плюхнулась на тахту. – «Кинематограф! Папочка! Алеша!», — как в бреду прошептала она и закрыла глаза.
— Всё шутить изволите? – сказал Алеша, деловито подсел на тахту, взял ее ладонь и так же деловито написал на ней что-то шариковой ручкой. – На всякий пожарный, номер моего мобильного.
Ира как бы с трудом открыла глаза, посмотрела на длинную цепочку цифр и проговорила:
— Я не буду мыть руки до тех пор, пока не выучу его наизусть, — она картинно приложилась губами к номеру и громко чмокнула ладонь. Потом закрыла глаза и, кажется, задремала…
Он смотрел на нее и думал о чем-то. На лице его то блуждала какая-то неопределенная улыбка, то вдруг оно делалось сосредоточенным и серьезным. Текст повествователя был таким:
«Тужилин думал о том, как изменилось всё в его жизни за эти дни. Появилось некое существо, живое, таинственное, родное, которое он обязан теперь защищать. Защищать, как защищают Родину. «По-хорошему, надо бы остаться сейчас здесь до приезда ее отца, – думал Тужилин. – Но встретился ли с ним Армен? Его могли задержать по дороге –машина чужая, прав нет … И самое главное – «Баржа «Мечта», осиное гнездо бандитов – они должны поскорее кому-то об этом рассказать, иначе те могут замести следы или вообще уплыть куда-то… Он немедленно должен действовать!.. Ира здесь в безопасности».
Он смотрел на ее лицо, особенно милое и беззащитное сейчас, когда она спала.
«Как это она сказала – «Кинематограф! Папочка! Алеша!»? Как бы свои предсмертные слова… Шутка такая! Дурацкая! Но там было слово «Алеша»…»

Он порывисто встал…

Наконец, Армен, уходя от преследования, добрался до центра города.
Свернул в проулок. Выскочил из джипа. И снова его выручили цветы: когда к джипу с улицы выскочила милицейская машина, суворовец с огромным букетом цветов, прошедший мимо них, не вызвал у них никаких ассоциаций со стоявшим невдалеке джипом…
Но дверца у джипа была открыта, внутри него не было никого, и проулок был пуст…
Один из милиционеров (это была милиционерша) невольно оглянулась на суворовца с цветами, который неторопливо сворачивал за угол. Пока другой милиционер высматривал, не убежал ли кто в ближайшую арку, она заглянула внутрь джипа и увидела на его сиденье лепесток розы…

Тужилин закрыл за собой калитку и быстро пошел по Оливковой улице той же дорогой, какой пришел сюда с той, кто помог обрести ему смысл жизни. Но сейчас он о смысле жизни не думал. Он на ходу нажимал на мобильнике нужные кнопки.
«БАТЯНЯ» — было на дисплее.
Алеша услышал в ответ «Набранный номер недоступен или находится вне зоны досягаемости сети»

Мобильный капитана Маркова был заблокирован.
Зато был включен диктофон журналистки, которая беседовала с ним.
— И вы считаете, что этот материал имеет заказной характер? – спрашивала она, рассматривая фоторепортаж в газете. – Это тяжкое обвинение для журналиста. Но где ваши доказательства?
— Мои доказательства? – произнес капитан. Он тер себе виски пальцами обеих рук. Похоже, теперь ему тоже приходилось думать о смысле жизни.
— Хорошо, — сжалилась над ним журналистка. – Просто расскажите мне о себе и своих ребятах… Позвольте начать с личного вопроса. Правда ли, капитан, что ради своей добровольческой войны в Сербии вы бросили жену с ребенком? Извините, но мы, журналисты, обязаны во всё влезать.
— Не обязаны! – хмуро ответил капитан.
— Увы, это наш долг. Скажу больше. Мне как женщине такой поступок показался бы даже предательством любви. Подобное похоже больше на бегство. Бегство мужчин туда, где всё яснее и проще – в окопы…
— Слушайте, а если бы я ушел к другой женщине, это был бы порыв любви?
— Ну это как-то более естественно и понятно.
— Слушайте, девушка, вас же допускать до печатного слова – это как несмышленому ребенку давать поиграть в кнопочки на командном пункте…
— Хорошо, просветите меня, темную, — сухо улыбнулась журналистка и демонстративно приготовилась записывать.
— В окопах и правда легче, — он снова тер себе виски пальцами рук. – Я их не бросал! – наконец, выдохнул он. – Всё. Теперь об училище.

Увидев перед собой знакомую доску, переброшенную через ров, Тужилин уже без малейших колебаний ступил на нее и легко пробежал по ней на другую сторону. И, удивленный этой легкостью, уже на другой стороне рва оглянулся.
«И в эту минуту Тужилин подумал: Так вот что это такое – любить! Это когда страшно за КОГО-ТО, а за себя – не страшно нисколько!»

Музей уже закрывался. В пустом зале у портрета пра-пра-пра-бабушки, так похожей чертами на его дочь, сидел на скамье смиренный олигарх с опущенной головой и, кажется, молился. Когда он поднял голову, он увидел, что молился не зря.
Напротив него с огромным букетом цветов стоял суворовец Армен Туманян…
— Оливковая, дом 5, частный сектор, она там.
Олигарх порывисто обнял Армена и бросился к выходу из зала.
Армен стоял перед картиной так, словно собирался вручить цветы предкам своей хорошей знакомой.
Но тут в зал вошли те самые милиционеры, что участвовали в погоне за джипом. У них был довольно смущенный вид – не часто погони заканчивались таким вот образом. Это было похоже на новую постмодернистскую инсталляцию – дать ли ее глазами кадета, нарисованного на старинной картине, или глазами хранительницы из соседнего зала, так чтобы в проеме дверей это выглядело бы тоже, как живая картина под названием «Задержание»: два милиционера и в центре – суворовец, с радостной улыбкой вручающий цветы даме в милицейской экипировке… – окончательное художественное решение пусть примет наш режиссер, перед которым мы заранее снимаем шляпу, ибо это человек дерзновенный.

Ренат Гафаров мчался по городским улицам к своей дочери и на ходу по мобильному уже заказывал билеты на самолет:
— Два на ближайший рейс, да Гафаров и Гафарова, вы только забронируйте… Девушка, аккумулятор садится… Точно? Девушка, вы… — он не договорил – связь прервалась. (Для драматургии она нам ни к чему – вот и села вовремя батарейка!)

Титр:
14.09.09
19 час. 12 мин
Змеёвская балка
— Всё передал! Не волнуйся! – слышал в трубке Алеша веселый голос друга. – Он уже в пути. Еще миг, и отец и дочь обнимутся, и прольют слезы радости! Много слез.
— А ты? – тревожно спросил Алеша. Он подходил к автобусной остановке.
— А я буду оплакивать свою горькую жизнь. Придется ночевать в каталажке. Впрочем, тут очень милые люди – видишь, даже звонок разрешили сделать!

Армен говорил по телефону дежурного в отделении милиции. У окна милиционерша хлопотала вокруг подаренного ей букета. Услышав про «милых людей», она чуть улыбнулась себе.
— Я тебя вытащу оттуда! – пообещал в трубке Алешин голос.
— Да не переживай! Расширю кругозор.
— Какое отделение?
— А как ты думаешь?
— 17?

Тужилин шел по обочине дороги, а навстречу ему плыло какое-то до боли знакомое прямоугольное светящееся пятно.
— Именно! Снова прикол №17! – весело звучал в трубке голос Армена.
— Вытащу! – снова пообещал Алеша.

— Интересно как? Букет наш отработан уже на все сто! Даже на двести! – Армен невольно покосился на милиционершу, которая в дальнем углу возилась с цветами, время от времени погружая в него свое милое личико и улыбаясь каким-то своим мечтательным мыслям…

— Не вздумай только отцу звонить! – вдруг тревожно воскликнул Армен в трубке мобильного.
Лицо Алеши, идущего навстречу неизвестности, выражало решимость.
— Как там у этого Брехта, не помнишь? – спросил он.
— Плохой конец заранее отброшен, он должен, должен, должен быть хорошим! – охотно процитировал друг.
Пятно, приблизившись, оказалось виданным уже не раз – и нашими героями и нами – рекламным щитом с широко улыбающимся лицом кандидата в мэры и с лозунгом, который – и им, и нам – казался самым правильным и самым важным:
«ОТЕЧЕСТВО В ОПАСНОСТИ! ОЧИСТИМ ГОРОД ОТ КРИМИНАЛА!».
— Вытащу! – твердо сказал Алеша, отключил мобильный и достал из кармана знакомую визитку. К остановке подкатил рейсовый автобус и очень вежливо открыл перед ним двери…

— Ну что, ваши гаденыши в «алых погонах», не объявились еще? Я уже выучил фамилии их назубок: Тужилин, Туманян! – группа «Ту-Ту»! – неистовствовал Лощеный Затылок. Он ехал на заднем сиденье своего джипа и орал в мобильник. – «Что сделали»? Угнали мой «лэнд-ровер» с важнейшим грузом! Вот что! Сорвали важнейшую пиар-акцию! – Он говорил это, уже вылезая на тротуар из открывшейся перед ним дверцы… — Тебе этого мало?

Зампопед слушал, оторопев.

…- Пузырев, слушай меня внимательно! Если ты их проморгаешь, можешь заказывать себе венок, понял? – теперь Лощеный Затылок шел уже по какому-то длинному коридору. – Дежурь прямо на входе и как только… Секунду! – В другом кармане у Затылка мобильный запел песню про то, что, мол, «Родина слышит, Родина знает…», Лощеный полез его доставать. Он уже входил в комнату с зеркалами, на ходу кивком головы здороваясь с кем-то. То, что он слышал по второму мобильному, заставило его по первому сказать: — Всё! – и отключить его. Он сел в большое кресло перед зеркалом и сказал по-второму:
— Плохо было слышно. Повторите еще раз.
И в зеркале мы, потрясенные, увидели отражение нашего славного кандидата! Только его честные незамутненные глаза смотрели на нас не с рекламного щита, а из зеркала сверкающей белизной гримерной на телевидении, где гримерша уже совершала с его лицом свое высокопрофессиональное преображение.
— Вас беспокоит суворовец Алеша Тужилин, – услышал шепот подростка в трубке Лощеный Затылок (и одновременно с ним то же самое услышал в зеркале и наш кандидат). – Ну помните, вы давали интервью, и было покушение на вас?
— Такое не забывается, суворовец Алеша Тужилин!

Здесь-то и появился этот драматический титр:
Конец третьей серии

Четвертая серия

Титр:
14.09.09
19 час. 28 мин
Городской телецентр
— Такое не забывается, суворовец Алеша Тужилин! – воскликнул Лощеный Затылок, он же кандидат в мэры. – Очень рад тебя слышать. Искренне рад! Давно уже мне суворовцы не звонили! А почему шепотом?

— Я в автобусе еду, – пояснил Алеша. Он и правда уже ехал в автобусе на задней площадке и говорил, отвернувшись от салона к стеклу заднего окна.
— А я как раз сейчас голову ломал, как о твоем подвиге сообщить миру… — говорил в трубку Гусеев.

Гусеева продолжали гримировать.
— Давид Иванович, я и не думал звонить вам, но тут такое случилось… — звучало в трубке.
— В таком случае, суворовец, я тоже перехожу на шепот… — уже шепотом, как бы подыгрывая собеседнику, произнес в трубку Гусеев. Он подмигнул гримерше: мол, педагогическая игра!
— Короче, нам удалось освободить похищенную девочку Ирину Гафарову, — донесся из трубки Алешин шепот. – Наверное, вы слышали про нее.
— Как же, как же! В новостях только об этом и речь… Как вас на всё хватает! Ну-ну, продолжайте…
— Мы знаем, где ее прятали. Похоже, у них там штаб… На барже. Там автоматчики. Она только снаружи ржавая, а внутри… И там те же люди, которые устроили покушение на вас…
Теперь Гусеев даже встал. Деланно улыбнулся гримерше: на этом, мол, всё. И пошел к выходу.
— А откуда у вас эта информация?
— Мы проследили.
— А кто это мы?
— Я и мой друг, а его милиция задержала, вот в чем дело…

Милиционер набирал по справочнику телефон училища, а Армен сидел на скамье перед ним и изображал полную безмятежность:
— Завтра меня по телеку покажут…
— Обязательно! – не поднимая головы, с мрачной ехидностью откликнулся милиционер. – Куда ж без этого! «Угон дня»! Только таких героев нам и кажут! Не телевизор, а сплошная энциклопедия преступлений! Или, думаешь, Свет, этот экземпляр на «угон месяца» потянет? – повернул он голову к милиционерше.
— А? – не поняла его коллега в юбке, отрываясь от блаженного созерцания букета. Время от времени она погружала в него свое милое личико, улыбаясь каким-то своим мечтательным мыслям…
— Что у вас там за связь! – в досаде воскликнул милиционер и бросил трубку.

— Молодцы, что вы там ее спрятали. Главное, чтоб никто не знал. Номера квартиры нет? Ну-ну, понял! – Гусеев чиркнул на листе из блокнота «Оливковая 5 – девчонку немедленно!!! на баржу!» — вырвал блокнот и передал лист своему охраннику слева (типу с выразительной внешностью №1), жестами и страшным лицом показывая, что сделать всё надо – вмиг. Охранник вместе со своим напарником (типом с выразительной внешностью №2), исчезли. Гусеев продолжал идти по коридору телевизионного корпуса и вещать в трубку: – А о друге твоем я позабочусь, не волнуйся! Высылаю лучшего адвоката. 17 отделение? – Гусев чиркнул на бумаге еще один приказ и передал его еще одному охраннику – справа (типу с выразительной внешностью №3).
— Понимаете, он ведь без прав, на чужой машине… — звучал голос Алеши.
— Не волнуйся, всё будет тип-топ. Я лично представлю вас обоих к правительственным наградам. Заслужили! Сегодня же с ваших слов всё подробно запишем – как, где и что. Я знаю, на кого можно опереться. Честные люди есть даже во власти!

— …Она у нас еще попляшет, эта мафия! — слышал Тужилин в трубке горячий шепот пламенного борца с криминалом. – Хотя это сила, не представляешь, какая мощная! Оборотень на оборотне и оборотнем погоняет! Поэтому, ни в коем случае – никому. Ни слова. Иначе всё дело погубишь. Никакой утечки. Даже малейшей! Мафия посылает своих людей даже в училища. Ты понял?
— Понял.
— В самоволку умеешь уходить?
— После отбоя, это когда стемнеет, — Алеша уже выходил из автобуса.
— Хорошо, я пришлю за тобой машину. У памятника Суворову. В полночь. Мы очистим этот город от криминала!

Последнюю фразу кандидат в мэры говорил уже в камеру, входя в павильон, где его ждала рукоплескавшая аудитория очередного ток-шоу.
— И это сделаем мы вместе с вами, мои друзья! — сказал он на камеру и одновременно в трубку. И отключил ее, привычными жестами с радостной уверенностью приветствуя простодушно аплодирующую ему публику…

Титр:
14.09.09
20 час. 32 мин
Суворовский бульвар, 3

В кабинете зампопеда полковник Пузырев откликнулся на звонок дозвонившегося, наконец, милиционера с искренним возмущением:
— Такого в нашем Суворовском – отродясь не было! Угнать чужую машину! Еду немедленно. Пожалуйста, адрес вашего отделения… — он быстро записывал. – И прошу, никаких без меня допросов и показаний! Туманяна изолируйте до моего приезда…

Отделение пребывало в условиях двух часов «личного времени», по режиму положенных суворовцам перед отбоем. Мы уверены, что режиссер, перед которым, пользуясь случаем, мы в очередной раз снимаем шляпу, организует естественную и красивую мизансцену, и вряд ли стоит предварять ее нашим убогим описанием.
— Тужилин не явился? – ворвался в спальню третьего отделения полковник Пузырев. Дежурный Шишкин даже не успел отдать команду «Смирно», зампопед только досадливо махнул на него рукой. – Как только он явится – сразу ко мне! Ни секунды немедля! Пусть меня там дожидается. Туманян арестован за угон машины! И Тужилин наверняка – соучастник!.. А ваш Батяня всё интервью даёт? Ну-ну! Мобильные сдать дежурному! Немедленно! Не отделение, а!… — двери хлопнули.

Когда Тужилин уже подходил через сквер к училищу, он увидел, как из его приоткрывшихся ворот выехала машина полковника Пузырева. Алеша инстинктивно отпрянул за массивный ствол старой липы и слышал, как зампопед сказал дежурному на КПП:
— Тужилина по возвращению из увольнительной немедленно препроводите в мой кабинет. До моего прихода никаких контактов ни с кем!
— Есть, товарищ полковник!

Тужилин осторожно постучал в ворота конюшни. Они приоткрылись.
— Ты чего, Алексей? – недоуменно спросил в щель конюх Слава.
— Ты мне веришь, Слава? – зашептал Алеша.
— Ну, верю, — пробормотал Слава.
— Надо без «ну». Просто верить. Не могу через КПП. – Алеша прошмыгнул внутрь. – Всё объясню. Только завтра.
— Раньше всё спрашивали: ты меня уважаешь? – и наливали, — ворчал Слава, открывая дверь, выходящую на плац. – А сегодня всё про веру спрашивают. И не наливают. Хоть я не пью, а обидно!
— Запомни, пароль, Слава! – оглянулся уже на плацу Тужилин. – Служение, сначала победа, потом сражение! – И побежал к спальному корпусу.
— Далеко пойдет парнишка! – провожая его взглядом, тихо сказал Слава.
В темноте рядом с его лицом возникла морда лошади. Они оба смотрели вослед нашему герою так, словно провидели его великую судьбу…

— Что-то я не понял! – сказал вдруг Пантелеев. – У отца Армена две машины, зачем ему еще угонять?
— Зачем им вообще увольнительную дали? В понедельник! Подстава, – откликнулся Данилов.
— Мы ж хотели в понедельник по душам покалякать со вторым отделением! – вспомнил Шишкин.
— Опять кто-то настучал… — задумчиво произнес Шевченко.
— На что стучать-то? – не понял Шишкин. – На каляканье задушевное?
— На ЧТО – всегда найдется. Был бы КТО! – Шевченко провел взглядом панораму по лицам, остановился на Буланове. – Перед другими я тебя защищал, перед своими не собираюсь.
— Прямо Тарас Бульба! – усмехнулся Буланов. – «Я тебя родил, я тебя и убью»!
Воцарилась нехорошая пауза.
— Ты шо, кажеш натяками, шо я хохол?
— Слушайте, мужики, так жить нельзя! – заявил авторитетно Пантелеев. – Я хоть и не собираюсь быть «будущей элитой», но авторитетно заявляю: поиски врага – путь к саморазрушению.
— Ну да, все друг друга начинаем подозревать! – подхватил Шишкин.
— Без «ну», суворовец Шишкин! – сурово сказал Данилов.
— Нутром своим без всяких «ну» чую – кто-то у нас стучит! – воскликнул Шевченко и снова включил свою изучающую панораму по лицам… — Реально чую… нутром…
— Скажи еще – «чисто-конкретно чую»… — проворчал Данилов.
— Это называется «интуиция» — объяснил Шевченко, продолжая медленную свою панораму.
— Это называется «шелупонь»! – подвел итоги Пантелеев. – Древнее такое слово – «шелупонь», а по современному «элита»…
Взгляд Шевченко подходил к опасной зоне – к Иванкину… Тот смотрел куда-то в сторону и вдруг насторожился, как будто что-то его чрезвычайно заинтересовало. Это был отвлекающий маневр его подсознательной самозащиты, но в результате «чеховское ружье» выстрелило – между стеной и тумбочкой своего соседа он увидел застрявший листок – это была записка для Армена, писанная Алешей.
— Чё это? – Иванкин вытащил ее и прочитал вслух: – «Армену».
— Армену, не тебе! – выхватил у него записку Буланов. – Я должен был передать, а она завалилась. – Он положил записку на подушку Армена.
Снова возникла пауза. Все смотрели на записку.
— А от кого это? – не выдержал Шишкин.
— От вашего командира, — пояснил Буланов и лег на свою постель.
— А что это Лёхе писать ему, когда они спят рядом? – выразил общий вопрос Данилов.
— Ситуация экстремальная – имеем право! — Шевченко взял записку, развернул и прочел: «С твоего чердака ведется наблюдение за Ириным домом, это точно, я застукал. По-моему, готовится ее похищение. Если со мной что-то случится, передай это ей и ее отцу…» Що це таке? – поднял голову недоуменный хохол.
На этот раз пауза была какой-то непонятной – сразу и хорошей, и плохой…
Ее разрядило появление в спальне самого подписанта – Алексея Тужилина.
Все устремили на него свои жаждущие понимания взгляды…

Милиция во главе с мудрым следователем бесшумным и ловким штурмом в мгновенье ока взяла аппаратную, из которой велась незаконная подслушка телефонов в интересах преступной мафии. Так называемый «сценарист» (не сценарист, а сценарный оборотень!) был положен на пол. Одно из осиных гнезд прямо на наших глазах было взято под контроль правоохранительных органов…

Пауза в спальне была мучительной. Наконец, Данилов не выдержал:
— Леш, мы тебе верим. Все верим, — он обвел взглядом товарищей. – Но если ты не скажешь, в чем дело, до завтра можем не дожить. Просто окочуримся от бессонницы. Ты этого хочешь?
— Ты в курсе, тебя зампопед вызывал? С Арменом! — встрял Иванкин.
— Вот явится Армен и пойдем к нему, – спокойно ответил Алеша. — Это насчет цветов.
— А машина? Вы ее угоняли? – вопрос Шевченки остался без ответа.
— Армен уже пролетел! – Шишкин посмотрел на часы. – До отбоя 10 минут.
— Отделение, смирно! – скомандовал Тужилин, увидев входящего начальника училища.
— Вольно! – добродушно ответил тот. – Пляшите, господа кадеты!
В спальню с какими-то картонными ящиками и свертками входили посыльные службы «Экспресс-доставки». Генерал протянул Алеше конверт. На конверте было написано «Суворовцам Тужилину и Туманяну».
— Распечатывай! – весело отдал приказ генерал. – Это от спонсоров наших. Просили срочно. Проверить работу, расписаться, и всё – по кроватям. Через минуту отбой! А где Туманян?
— Отсутствует, товарищ генерал, — замешкавшись, доложил Тужилин.
— А надо, чтоб присутствовал! – радостное настроение генерала это сообщение не сбило. Было очевидно, что он ни о чем не знал и ни о чем не догадывался. – Ладно, спокойной ночи, господа кадеты! – Генерал вышел.
Ребята принялись распаковывать ящики.
Алеша между тем отошел к окну и вытащил из конверта письмо.
«Дорогие Алеша и Армен» было написано сверху.

— Дорогие Алеша и Армен! – зазвучал голос Иры. – Когда вы откроете это письмо, мы с папой будем уже далеко. Он решил увести меня отдохнуть за границу. Боюсь, что я не скоро теперь увижу вас. Папа пока не хочет возвращаться в Россию. Я надеюсь, что он еще передумает. Спасибо вам за все. В знак благодарности примите от нас подарки, их должны прислать вам из нашего магазина: Алеше – ноутбук, Армену – портативный телевизор, а Оксане – несколько нарядов. Надеюсь, они ей придутся по вкусу, хотя я сейчас в своем вкусе уже сильно сомневаюсь. Пусть Алеша передаст их ей лично. Папа говорит, чтобы вы не волновались – он будет помогать вашему училищу и дальше. Он уже распорядился перевести вам деньги на ремонт вашего чудного дворца. Целую вас, еще раз спасибо. Буду помнить всегда. Ваша Ира.
Алеша с письмом в руках прислонился лбом к холодному стеклу.
За окном разноцветными огнями переливался таинственный город, в котором исчезла его таинственная Ирина Ренатовна.

— …И ещё одно происшествие, которое способно всколыхнуть весь наш город, — говорила с экрана телевизора дикторша. – Оливковая, дом 5 – проживающая здесь мама Оксаны Лукьяновой, обратилась за помощью в милицию: ее дочь была похищена из дому сегодня вечером…
Портативный телевизор, подаренный Гафаровым, стоял прямо на полу. Ребята опробовали его работу и на сюжет о похищении наткнулись случайно. Шишкин хотел переключить программу, но Буланов сжал его руку с пультом.
— Есть свидетели ее похищения, — продолжала дикторша.
На экране появились знакомая нам пара близнецов – Люба и Таня. Вытирая слезы и всхлипывая, перебивая друг друга, они рассказывали:
— Мы услышали какой-то шум и крики, выскочили на улицу, увидели черную машину и двух мужиков, один затыкал рот Оксане, другой нес ее подмышкой, она билась и дергалась, мы чуть с ума не сошли от страха…
Наконец, и Алеша отвлекся от своих сердечных переживаний и, не веря своим глазам, пораженный, смотрел на телеэкран.

Тот же сюжет в своем кабинете смотрел Гусеев. Услышав имя какой-то Оксаны и созерцая на телеэкране ее фотографию, он на некоторое время даже потерял дар речи. Наконец, пришел в себя и заорал:
— Какая Оксана Лукьянова! Идиоты!!! – он повернулся к охранникам (типы с выразительной внешностью №1 и №2). Они, перепуганные насмерть, стояли у дверей его кабинета.
— Так в доме больше никого не было. Она одна. Оливковая, пять… — пробормотал один.
— А шум! Зачем шум устроили? Нет, но что за страна! Обязательно было поднимать шум?
— Мы торопились, вы сами сказали… Промашка вышла, – выдавил из себя второй.
— Промашка?! – ещё больше обозлился Гусеев. – Из-за этой промашки мы все срок мотать будем!!! Мало того, что вы не ту девчонку сцапали, вы умудрились сделать из этого еще одну сенсацию! Похищение за похищением – вместо нормального пиара! А я здесь сижу, расслабился, жду покаянного звонка от этого проклятого татарина, и вот тебе!
— А что нам было делать?! – вдруг встрепенулся другой охранник. — Фотокарточки у нас не было! Приехали точно по адресу, там девчонка, мы ее берем. Мы своё дело сделали!!!
— Грязно сделали! – процедил тихо Гусеев. — Вы же след за собой оставили! Тупари, хоть бы фамилию у нее спросили!
Охранники виновато потупились.
Вдруг Гусеев увидел в окно, как из одной машины в другую пересаживали суворовца. Это был Армен. Руки у него были связаны сзади. На глазах – темная повязка. Его вел охранник, тип с выразительной внешностью №3.
— Развели мне тут детский сад! Сейчас еще одного привезут! – Он обернулся к своим незадачливым охранникам. – Вы делаете из меня маньяка! А не маньяк, я мэр, мать вашу!
Гусеев в отчаянии молча упал в кресло. Обхватил голову руками.
— Ни одного профессионала!… – прошептал он себе. – Надо валить!

Титр:
14.09.09
21 час. 38 мин
Отделение милиции № 17

— Кто его увёз? – оторопел полковник Пузырев в отделении милиции, где Армена не оказалось.
— Ну эти потерпевшие… хозяин джипа, — оправдывался дежурный милиционер. – Они и заявление написали, претензий не имеют, дали покататься… — он протянул бумагу.
— Дали покататься! – воскликнул полковник. – Вам тоже дали… покататься, так что ли? – наседал он на милиционера.
— А мы-то тут при чем? – сделал невинное лицо милиционер.
— А при том, что должны были мне суворовца передать. Если он, к примеру, исчезнет, кто отвечать будет?… – полковник осекся, он вдруг увидел в дежурной комнате дремавшую на диване милиционершу и рядом с ней в банке на столе неестественно роскошный букет. Видимо, конец смены для нее еще не наступил.
— Букет его? – коротко спросил зампопед у дежурного и, не дожидаясь ответа, двинулся к столу…

… — Жизнь есть сон, это точно… — приоткрывая глаза, сказала милиционерша. Сквозь дрему она смиренно наблюдала, как ее букет исчезал в дверях отделения. – И сон есть жизнь… это тоже точно…

Титр:
14.09.09
23 час. 14 мин
Суворовский бульвар, 3

Подарки Иры, сложенные обратно в ящики, стояли в углу спальни третьего отделения.
Свет был выключен. Все лежали по своим кроватям. Но не спал никто. Все лежали на спинах и у всех были широко открыты глаза. Одна постель – Армена – была по-прежнему пуста.
— И Батяня, как назло, куда-то пропал, — сказал Данилов.
— Говорят, его генерал отправил куда-то – из-за нас СНГ распадается – чтоб всё уладить, — сказал Шевченко.
— Мне он сказал, что будет обязательно, — вставил Шишкин. – Я, говорит, не способен уснуть, если не увижу ваших ангельских ликов спящими.
— Издевается! – ухмыльнулся Данилов.
— Но зачем им понадобилась Оксана? – чуть слышно спросил Буланов и перевёл взгляд на Алешу. – Ты же знаешь!
— Не знаю, честное слово! — тихо ответил Алеша.
Он словно впал в транс; не мигая, смотрел в потолок.
— Она-то им зачем? – шепотом твердил Буланов и снова повернулся к Алеше. – Из-за записки?
Тужилин молчал. Он думал о смысле жизни.
Вдруг раздался странный потрескивающий звук, он исходил откуда-то сверху. Все суворовцы вскинули голову и увидели на потолке, там, где было сырое пятно от недавнего потопа, быстро пробегающую зигзагообразную трещину в штукатурке. Не успела она замкнуться, как большой кусок штукатурки отделился от потолка и стал падать вниз. Падал он вниз медленно, пока мы не услышали за кадром развернувшуюся столь же стремительно догадку нашего героя. Ее, как всегда, озвучил его собственный голос:
«И внезапно словно вспышка молнии озарила сознание Тужилина. Все события последнего времени связались для него вдруг в один узел: авария с электричеством, этот «Бэтмен» за окном, ночной потоп и этот фотоочерк, наконец, похищение Ирины (а она, оказывается, дочь их спонсора!) – это были – он увидел это с внезапной ясностью – это всё были звенья одной цепи! Их училище хотят уничтожить! И это собирается сделать этот борец с криминалом, этот кандидат в мэры, который для того, чтобы завоевать голоса избирателей, даже подстроил покушение на самого себя! И именно ему, он, Тужилин – сам! сам! – дал адрес Оксаны!»
Восклицательный знак в последнем его предложении поставил громкий хлопок ударившегося о паркет большого куска штукатурки… К счастью, обошлось без жертв.
«Вот они и схватили ее, в спешке спутав ее с Ириной! А Армен всё успел, всё успел, но и друга он выдал!…»
И тут зазвонил мобильный. Алеша ждал этот звонок. Он держал телефон под подушкой. Мобильный запел их родной кадетский гимн «Слышите, деды, война началася!…»
— Да, это я! — раздался в тишине звонкий Алешин голос. – Хорошо, я сейчас выйду. Просто вы приехали раньше. У памятника Суворова, через 15 минут. – И отключил телефон.
— Слушайте меня, — тихо, но твердо сказал он товарищам, они стояли все, ошарашенные, кто у своих постелей, кто прямо на них. – У нас мало времени. Сейчас я скажу всё…

Титр:
14.09.09
23 час. 33 мин
городской аэропорт

Ира спала тревожным сном на скамейке в зале ожидания городского аэропорта.
Ее отец стоял недалеко у стойки и, часто поглядывая на спящую дочь, оформлял регистрацию. Из-за спешки что-то у него там не ладилось, он рвал бланк и брал следующий.

Алеша сунул подаренный ему мобильный в карман и встал. Он был одет в парадную форму. Буланов и Пантелеев тоже уже застегивали ремни. Они были в камуфляжной одежде.
Остающиеся укладывали в постели Тужилина, Пантелеева и Буланова «кукол», сооруженных из простыней и полотенец. Всё выглядело так, как будто под одеялом действительно кто-то спал.
Данилов и Шишкин связывали простыни в один длинный канат.
— Готово! – сказал Данилов и открыл окно. — Может все-таки все разом, а? — проговорил он.
По какому-то наитию все ребята выстроились в проходе.
Алеша повернулся к строю лицом.
— У Пантелеева – байк тут на приколе, на охраняемой стоянке, Буланов тоже гоняет и девушка – его. А я виноват, что ее похитили. Так что всё путем, — строго ответил всем Алеша. — Пойдем оравой – засекут. Я вам тут всё нарисовал, — он показал на листок, который Данилов держал в руках. – Сделайте несколько копий. Ты будешь за командира. А вы все – засадный полк. Дождетесь Батяню, а если он не придет, действуйте самостоятельно. Будем на связи.
— Главное вам узнать, на месте ли баржа, — сказал Шевченко. – А то уплывут в море…
— Без меня не уплывут, — веско произнес Тужилин. Он подходил к каждому, на прощанье пожимал руку и обнимал. Вслед за ним это же проделывали Пантелеев и Буланов.
В спальню из коридора вошел запыхавшийся Иванкин.
— Зампопед в кабинете валяется в стельку пьяный! – сообщил он и радостно подтянул трусы.
— А ты откуда знаешь? – насторожился Шевченко.
— Так это… мимо шел… щель там… двери… свет горит… — растерянно стал бормотать Иванкин.
— Так туалеты в другой стороне… — продолжал следствие Шевченко.
Наступила еще одна нехорошая пауза.
— Так… — подытожил ее Шевченко. – Здоровеньки булы! Козацкому роду нэма переводу!
— Я не стукач… — всхлипнул Иванкин. – Я… просто с ним разговаривал о жизни… Я не думал… А он… всё про себя рассказывал…
— Да я тебе сейчас рожу набью! – Шевченко двинулся к Иванкину. – Не думал он!
— Тихо! – прикрикнул Алеша.
Шевченко остановился.
— Он грозился меня отправить обратно в интернат! – взмолился Иванкин, ища понимания в глазах ребят. – Я ему больше ни слова не скажу!
— Ладно, гражданин стукач! — усмехнулся Пантелеев. – Хорошо, хоть сознался.
— Устроить бы тебе темную, Петюня, да некогда! – Данилов выкинул связанные простыни в окно.
— Ты это… — Шевченко повернулся к Буланову. – Извини. Познакомились, короче…
— Да пошел ты! – огрызнулся тот. (Стриженных панков нелегко причесать!)
Все, кто оставались, взялись за конец импровизированного каната.
Все, кто уходил на операцию, по очереди стали спускаться с третьего этажа.
Простыней хватало только на два этажа, пришлось прыгать с изрядной высоты. Но все обошлось благополучно. Три фигуры, одна за другой, исчезли в темноте парка…

На площади недалеко от памятника Суворову стоял одинокий серебристый «лексус». Алеша подошел к нему неторопливой походкой и наклонился к открытой дверце. Когда машина отъехала, около памятника никого уже не было.
Спустя какое-то время мимо памятника в сторону исчезнувшего в темноте «лексуса» проехал мотоцикл с Булановым и Пантелеевым.

Алеша сидел на заднем сидении «лексуса» и молчал.
Перед ним маячил увесистый затылок водителя, одетого в черное и тоже молчавшего. (Тип с выразительной внешностью № 3.) Раздался звонок мобильного. Водитель поднес к уху свою серебристую игрушку, зажатую в руке, на которой была надета черная кожаная перчатка.
— Да, едем, — коротко сказал он кому-то.
— Пока никаких действий! – услышал он голос босса.
— Понял, — ответил водитель и положил игрушку в карман.
Снова раздался звонок – на этот раз «Слушайте, деды…» Алеша поспешил оборвать песню.
Звонил Пантелеев. Он сидел в мотоцикле за Булановым.
— Лёх, ты в нашем поле обозрения, не волнуйся, мы тебя прикрываем…
На фоне проносящегося мимо ночного города и сосредоточенного Алешиного лица снова звучал голос нашего героя:
«Тужилин понимал, что приближается решительная минута его жизни, в которую и определится, кто он такой и на что он способен. Вошь ли он дрожащая – перед этой мафией, посягающей быть хозяйкой нашей жизни, или право имеет и даже долг – дать ей бой и победить…»
Титр:
14.09.09
23 час. 58 мин
штаб-квартира кандидата в мэры Гусеева

«Лексус» въехал в массивные ворота высокого глухого забора, окружавшего особняк Гусеева и остановился у мраморного крыльца. Фары погасли. Водитель вышел первым и, сохраняя непроницаемость и достоинство, открыл перед суворовцем дверцу машины.

Буланов тоже выключил фары мотоцикла. Они с Пантелеевым стояли среди темных деревьев в парке, как раз напротив ворот особняка. Они видели, как открылась дверь в особняк, из которой в темноту брызнул сноп света и как исчез в нем знакомая фигура в парадной суворовской форме.

Алеша вошел в вестибюль, его встречали показавшиеся ему знакомыми два типа с невыразительной внешностью (№5 и №6 – именно они «передавали» ему похищенную Ирину). На мгновенье все трое замерли – они не ожидали этой встречи.
— Вы чего, мужики, здесь делаете? – Алеша невольно протянул сначала одному, а потом другому руку.
— А чего, тебя на ковер? – отвечая на рукопожатие, спросил один.
— Это неизвестно кто кого на ковер. Брать его пришли, – быстро сориентировался Алеша. – Я несу ему условия капитуляции.
— Ты чего, мент что ли?
— Я правнук Штирлица. Слышали про такого? – ответил Алеша. – Советую обдумать ситуацию. — Они уже поднимались по ковровой дорожке парадной лестницы на второй этаж, Алеша шел в центре, они по бокам. — Дом окружен, у вас еще есть шанс. Для нас главное – ваш гусь.
Типы озабоченно переглянулись. С двух сторон они распахнули перед Алешей двухстворчатую дверь в кабинет Гусеева.
Тот в непринужденной позе расположился в кресле.
— Ну, здравствуй, суворовец Тужилин! Еще раз должен тебя от души поблагодарить, — Гусеев подошел к нему и ласково положил ему на плечо руку. – Ты спас мою жизнь. И, может быть, не только мою. Сейчас ты мне расскажешь во всех подробностях, что ты знаешь про эту банду. Ты ведь никому пока ни слова, да? Хороший мальчик, хороший! Проси меня, чего хочешь. Всё исполню, что в силах.
— Вы похитили ни в чем не повинную девушку, – Алеша в упор смотрел на него. — Отпустите ее!
Типы, которые скромно пристроились в углу на диване, снова напряженно переглянулись. Гусеев между тем выдерживал паузу. Он достал из кармана сигару; маленькими щипчиками, которые ему тут же протянул один из типов, обрезал её кончик и раскурил от поднесённой другим зажигалки.
— Я плохо понял: о чём идёт речь, – наконец сказал он, немного улыбаясь и внимательно разглядывая Алешу. — Ты что-то путаешь, малыш!
— Я всё про вас знаю! – произнёс Алеша. – И про мнимое покушение, и про баржу «Мечта», и про организацию аварий, потопов и прочего. И знаю не один я…
— Любопытно… – Гусеев сделал знак типам оставить его наедине с Тужилиным. Они на цыпочках вышли. – Ну что ж, поговорим как мужчина с мужчиной.
— Предлагаю вам обмен: берите в заложники меня, а Оксану немедленно отпустите.
— Красиво! – Гусеев прошелся по кабинету. – Допустим, свою выгоду взять тебя в заложники я понимаю. Ну а тебе, извини, какая выгода так подставляться?
— Вы эту выгоду никогда не поймете! – тихо ответил Алеша.
— Неужели – пиар? – вдруг озарило Гусеева. Он помолчал, потом проникновенно произнес. – А хочешь и героем стать, и в живых остаться, и денег немерено иметь – всё сразу.
— Это как же? – усмехнулся Алеша.
— Очень просто. Становись моей правой рукой. Я серьезно. У тебя есть способности. Мы сначала порулим этим городом, а потом, глядишь…
— И страной?
— Почему бы и нет? Эту страну населяет быдло, им не так уж и трудно рулить…
— Знаете, это «быдло» – мои родные, мои товарищи, мои воспитатели…
— Твои воспитатели? – злорадно вскричал Гусеев. – В гробу тебя видели твои воспитатели! Тебя же выгоняют из училища, ты не в курсе? И на этот раз твой отец тебе не поможет, поскольку его тоже отправляют в отставку.
— У меня нет отца, — холодно поправил его Алеша.
— Отрекаешься? И правильно делаешь! Какой он тебе отец, если он променял тебя! И на что! На какую-то паршивую Сербию, которая вас же всех теперь и предает!
— Вы о чем? – Алеша стоял перед ним бледный, уже начиная понимать, ЧТО узнает он сейчас.
— О чем? – усмехнулся Гусеев. – Газеты надо читать!
— Откуда вы знаете, кто и чей отец? – чеканя каждое слово, спросил Алеша.
— Есть деньги, есть и информация, — назидательно постучал по распечатанному досье Тужилина Гусеев. Алеша увидел между его пальцев свою фотографию и отдельно фотографию Батяни.
— От Пузырева? – озарило Алешу, он внимательно смотрел на Гусеева. – Так ведь он попался! Со всеми вашими деньгами. Дает показания.
Гусеев побледнел. Набрал номер.

Мобильный зампопеда звонил в кабинете о том, что он любит жизнь и что она любит его, а он сам спал пьяный в обнимку с роскошным букетом. Так заканчивается любовь к жизни всякого оборотня в погонах!

Номер полковника не ответил. По лицу кандидата было видно, что он осознал – это было похоже на крах.
Он сделал еще звонок в аппаратную прослушки.
— Что нового?

— А что может быть нового под луной, босс? – вздохнул его «сценарист» (тип №2). И панорама по аппаратной обнаружила правоту его слов: он сидел в своем кресле, окруженный следователями и милиционерами. – Всё как всегда… Как в старом добром кино. Даже скучно…

— Так! – медленно проговорил Гусеев и опустил трубку, подумал секунду, что-то решил и коротко свистнул.
В кабинет вопреки его ожиданию никто не вошел.

Типы (№1, №3, №4, №5, №6) на своих джипах улепетывали от своего шефа, куда подальше, точно крысы с тонущего корабля.

— Нет, бывает все-таки что-то новое!.. — Гусеев распахнул дверь и крикнул в коридор: — Эй, придурки!
На зов хозяина по лестнице уже бежали его охранники, похожие на роботов (множество номеров) С полуслова поняв хозяина, они тут же скрутили Алешу и повели вниз по лестнице. Гусеев с верхней площадки продолжал давать лихорадочные указания.
— Всех на «Мечту»! Мечты, наконец, сбываются: прощай, немытая Россия!..

Пантелеев и Буланов, стоя у мотоцикла в парке, из темноты видели, как охранники втолкнули их друга в джип и тревожно забегали по двору, готовясь к отъезду.
Пантелеев уже звонил ребятам своего отделения.

Ира распахнула глаза и потрясла головой. Огляделась, не понимая, где она.
Вокруг ходили люди с вещами, доносились негромкие голоса, из громкоговорителя женский голос сообщал об отправлении очередного рейса.
Невдалеке ее отец что-то выяснял у человека в форменной одежде Аэрофлота.
Наконец-то Ира поняла, что она в зале ожидания их городского аэропорта и что она коротко вздремнула, устроившись с ногами на диване.
Она поднесла свою ладонь к глазам, посмотрела на номер мобильного телефона, который ей на прощанье написал Алеша. Встала и пошла к телефонной будке…

Алеша, запертый в джипе и оставленный там один, пока похитители, громко переговариваясь, грузили в багажники автоматы, гранатометы и прочие «чеховские ружья», которые вот-вот должны будут выстрелить, наш герой двумя руками, закованными сзади в наручники пытался дотянуться до мобильника, спрятанного в боковом кармане. Это ему не удалось. Тогда, завалившись спиной на сиденье и изворачиваясь как угорь, он все-таки сумел вытряхнуть мобильник из кармана рядом с собой. «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую…» — пел мобильный. Наконец, он носом сквозь полотно черного мешка, накинутого ему на голову, сумел нажать на кнопку мобильника:
— Алеша, я вас разбудила? – донесся из трубки голос Иры.
— Ничего, ничего, я не спал, — сдавленным шепотом ответил он.
— Мы еще на вокзале, я уснула и мне приснился такой страшный сон…

Ира говорила из телефонной будки.
— Понимаете, такой сон, как будто всё наяву: какой-то страшный человек, и вы у него в плену, и почему-то все время присутствует Оксана…
— Не волнуйтесь, Ирина Ренатовна, это всего лишь сон, — донесся сдавленный голос Алеши. – Да! Спасибо вам за подарки, все потрясены вашей щедростью…
— Алеша, у вас голос такой, — перебила его Ира, — я не могу, какой-то убитый… Мне почему-то не по себе, мне хочется умереть, я боюсь, что больше не увижу вас…
Ренат Гафаров подходил к телефонной будке и, отчаянно жестикулируя, издали делал Ире знаки, что, мол, надо торопиться на посадку.
Из трубки доносилось Алешино:
— Да бросьте, просто все ребята спят, я боюсь разбудить.
— Нет, нет, не поэтому… Вы любите Оксану, да? Скажите правду. Я все равно буду рада за вас. И за себя, что встретила вас на своем пути… — Она заплакала.
— Ира, нет! Не плачьте, а то я тоже заплачу. Просто мы вместе никогда не будем счастливы.
— Почему, Алеша, почему? – донесся отчаянный голос Иры.
— Потому, что никакое счастье не может быть построено на несчастие другого.
— Каком несчастье? – напряглась Ирина. – Вы всё о нераскрытых преступлениях моего отца?
— У меня тоже есть отец, Ира! – вдруг горячо зашептал Алеша. – Передай ему, если что: я его ни в чем не виню, ни в чем! Передашь?
— Ты о чем? – в отчаянии закричала Ира.
— Твой сон в руку! — тоже в отчаянье, но шепотом откликнулся Алеша. – Вместо тебя в заложницы взяли Оксану, ее повезут на той барже, помнишь? Армен арестован. Мы с ребятами…
— Ах ты, щенок! – и огромная черная рука схватила лежащий на сиденье мобильник.

— Алеша, Алеша! – кричала в трубку Ира. – Алеша, говори!…
— Каюк твоему Алеше! – злорадно гаркнул в трубку грубый голос, и тут же зазвучали частые гудки…
Ира, вся в слезах, насмерть перепуганная, выскочила из телефонной будки и бросилась навстречу отцу.
— Папа, мы никуда не полетим! – Она схватила его за руку и потащила к выходу из аэровокзала. – Оксану взяли в заложницы, Алеша в опасности, Армен тоже. И все твои суворовцы! И я знаю, что делать! Я слышу голос! Папа, я должна спасти короля и Францию!…
— Ирочка, ты бредишь! У тебя психоз, такое бывает от стресса, – он прижал ее к себе, но она вырвалась и с силой потащила его дальше.
— Да не бойся, пап! Я имела ввиду Алешу и Оксану, просто это не так эффектно звучит…
Они вышли на улицу. Ира почти бегом бросилась к их машине.
— Но если это серьезно, мы же ничем не сможем помочь! – кричал ей вдогонку отец.
— Папа, они спасли меня… и твое дело! – Она обернулась на ходу. – Если ты любишь меня…
Невольно подхваченный порывом своей дочери, он автоматически издали пультом открыл машину.
Ира первая влезла в нее и села за руль. Он сел рядом.
— Нет, ты все-таки сумасшедшая!
— Зато теперь я поняла, как играть Жанну Д’арк! – она уже разворачивала машину. – Ты должен достать нам катер, и мы на нем догоним ту баржу, звони отцу Армена, у него он есть.
— Но мы с ним теперь враги, он не помог мне в такую минуту!
Машина уже на полной скорости неслась к сияющему огнями городу.
— Папа, хватит ваших разборок, тоже мне, Монтекки и Капулетти! Мы все должны объединяться – отцы и дети! Сколько можно жить вам, отцам, этой жалкой скукоженной жизнью, охотиться за деньгами, и каждому воевать за свое! Мы же перестаём вам верить, совсем! Прячемся от вас в компьютеры, в наркотики, в игры и секты!
Ира говорила это с такой искренностью и заразительным пафосом, что отец невольно залюбовался ею.
— Ну что ж, может быть, ты и сыграешь Жанну Д’арк! — выдохнул он и достал из кармана мобильный… – Жизнь – она штука непредсказуемая.

В железную будку, стоящую на палубе баржи «Мечта», втолкнули еще одного суворовца. Пока Армен и Оксана развязывали веревку на мешке, надетом на его голове, звучал голос нашего повествователя.
«Странное дело, но связанный Тужилин в этом мешке на голове испытал то, что ему позволило понять смысл предсмертных слов Суворова «Главное – покой в душе». Он чувствовал, что поступил правильно. И, наверное, потому Бог открыл ему (может быть, перед смертью), кто его отец и дал ему знать, что отец его не забыл. И еще он знал теперь, что «сердце – любимой» – эти слова повторять про себя можно тоже сколько угодно раз…»
Когда они, наконец, стащили мешок с головы заложника, они увидели то, что ожидали увидеть – лицо Алеши. Неожиданно было то, что он блаженно улыбался. Он улыбался еще и потому, что увидел перед собой то, что он и ожидал увидеть – лицо Оксаны. Но когда рядом с ним появилось лицо Армена, улыбка с Алешиного лица тихо сползла.
— Тебя, значит, все-таки сцапали? – спросил он у друга.
— А ты решил убедиться в этом? – возмутился друг.

Один за другим мобильные телефоны из комнаты отдыха разбирались руками суворовцев. Столько раз мировое кино демонстрировало нам подобные кадры, означавшие военную тревогу и готовность к сражению – руки мужчин в решительном темпо-ритме хватают кинжалы, луки, пистоли, винтовки… В наш же век главное – мобильная связь…
Здание Суворовского училища в этот час было погружено во тьму.
По тому самому коридору, где на стенах в старинных рамах висели портреты преподавателей и выпускников училища вольной группой в парадных формах шли наши герои. Это третий символический проход мимо тех, кто из другого мира с пристальной заинтересованностью следил за нашей историей и нашими доблестными героями, чья доблестность нарастала как снежный ком…

И вот один за другим открывались окна второго и третьего этажа, где находились спальни ребят, и оттуда, словно с корабля, идущего на абордаж, один за другим стали выбрасываться связанные из простыней импровизированные канаты, по которым заскользили вниз фигуры суворовцев.
Шевченко и Данилов собирали всех в парке в одну боевую команду… Вели к конюшне…
Титр:
15.09.09
00 час. 44 мин
Суворовский бульвар, 3

Когда капитан Марков заглянул в спальню третьего отделения, он не мог поверить своим глазам. Все окна были распахнуты, и с них свисали вниз белые, трепещущие на ветру, связанные узлами простыни.
Только на одной постели лежал, скорчившись, Иванкин и плакал, бормоча как в бреду:
— Я не стукач, я не стукач, я не стукач…
Увидев наклонившегося к нему воспитателя, он бросился к нему на шею:
— Мы так ждали вас, Батяня! Вот-вот… — он расправлял на коленке листок бумаги со схемой причалов…

С выключенной фарой мотоцикл мчался в отдалении за черным джипом.
— Ну они к морю поплывут, товарищ капитан, это ясно! И значит мимо города! – говорил в трубку Пантелеев. – У моста запросто перехватить… Есть, обо всем докладывать, товарищ капитан! — Он отключил мобильный и уже двумя руками обхватил впереди сидящего Буланова.

— Я не могу сдержать эту самодеятельность! – кричал в трубку капитан Марков. – Захвачены их товарищи, и мои ребята их не бросят! – Он мчался к мосту на своем стареньком «жигуленке», рядом на переднем сиденье Иванкин на манер штурмана сверял их маршрут с нарисованной Тужилиным схемой. – И я их не брошу!

— Ну, хорошо, товарищ капитан, — отвечал ему на ходу мудрый следователь, садясь в свой милицейский «форд», за рулем которого уже находился его не очень мудрый коллега. – Ставьте меня, по крайней мере, в известность о своих действиях, иначе…
Милицейский «форд» и вслед за ним машины группы захвата рванулись с места…

Дорога была тёмной. Бандиты ехали лесными проулками, никого не встречая и не обгоняя…
На причале, тускло освещенном фонарями, автомобили остановились рядом с уже знакомой нам баржей «Мечта», джип посигналил ей огнями.
Буланов и Пантелеев, заглушив мотор и прячась за укрытия, увидели, как на борту появился человек с автоматом и перекинул навстречу приехавшим трап.
Ребятам хорошо было видно, как из черного джипа двое боевиков вывели Алешу и, подталкивая его, повели к трапу, подвели к большому железному контейнеру, стоявшему на палубе, и втолкнули его туда.
Из багажник на палубу перетащили несколько гранатометов.
Потом откуда-то из трюма в сопровождении боевика появилась Оксана. Ее тоже втолкнули к Алеше в контейнер, и повесили на его дверях массивный замок.
— Они их утопить хотят! — с ужасом догадался Буланов.
— Концы в воду! – с ненавистью произнес Пантелеев. Он отошел в сторону, достал мобильник и стал что-то тихо говорить в трубку, прикрывая рукой рот.
Охранник остался на палубе один – все остальные скрылись в верхнем строении. Затарахтел двигатель баржи. Швартовые канаты натянулись словно струны. Охранник вёл пристальное наблюдение за округой.
Буланов не сводил с него глаз. К нему подошел Пантелеев:
— Всё под контролем. Запущена программа «Антитеррор»!
— А теперь отвлеки его! – сказал Буланов. — Я проберусь туда. – Увидев, что Пантелеев колеблется, добавил. – Там моя Оксана, ты понял?
Некоторое время Пантелеев стоял рядом с мотоциклом, опустив голову. Но вот, толкая перед собой мотоцикл, тихо исчез с ним в темноте леса.
Вскоре оттуда послышался нарастающий рев – Пантелеев на полной скорости выскочил на мотоцикле к причалу. Он проскочил мимо охранника и стал кружить возле припаркованного невдалеке автомобиля. Охранник беспокойно смотрел в его сторону. Пантелеев, не глуша мотор, остановился рядом с автомобилем таким образом, что его совсем не было видно. Это насторожило охранника. Он стал спускаться по трапу. Этого и дожидался Буланов, наблюдая за ним из-за укрытия и дожидаясь момента, когда можно будет юркнуть на баржу. Охранник направился к автомобилю. Буланов готов был ринуться вперёд, но на палубе у трапа вдруг возникла фигура еще одного охранника. Буланов в отчаянии замер. Но медлить было нельзя. Воспользовавшись тем, что в его сторону никто не смотрит, он рванул к швартовому канату; раскинув руки, пробежал по нему несколько шагов, каким-то чудом зацепился за канат и повис на нём.
Пантелеев увидел, как Буланов, никем не замеченный, дополз до борта баржи и перевалился через него.
Пантелеев крутанул ручку газа и рванул с места, поставив мотоцикл на заднее колесо.
На причале у баржи, резко затормозив, остановился «лексус» и еще две машины, из них вышли Гусеев и стайка боевиков. Боевики бросились к кнехтам, отвязали швартовочные канаты и, забросив их на борт, побежали к трапу. Вслед за Гусеевым поднялись на борт.
Баржа отходила от причала.
Пантелеев, провожая взглядом отчалившую баржу, звонил с мобильного, сообщая капитану и ребятам оперативные новости.

Ребята третьего отделения скакали на лошадях по пустынным ночным улицам города. Данилов, на скаку говоривший с Пантелеевым по мобильному, вдруг резко остановился и крикнул всем, подняв коня на дыбы:
— Стоп!
Все остановились и вопросительно смотрели на него.
— Понял, — сказал он в трубку и снова прокричал для всех:
— К мосту! – и показал рукой направление.
Суворовцы снова рванулись с места в карьер.

Из небольшого зарешетчатого оконца стоящего на корме ржавого цельнометаллического контейнера, держась за прутья его внутренней клетки, Алеша, Армен и Оксана видели Пантелеева, который, сопровождая баржу, ехал на мотоцикле вдоль берега.
Вдруг мотоцикл резко ускорился и исчез из поля зрения пленников.
Армен повернулся к Оксане и увидел на ее лице выражение отчаяния и страха. Сделав над собой усилие, он даже добродушно улыбнулся ей:
— Нас спасут, вот увидишь.
— Тем более, что тебя ждет сюрприз: куча нарядов от Иры Гафаровой, — улыбнулся Алеша.
— В честь чего это? – Оксана на секунду словно забыла о своем страхе.
— За приют в трудную минуту! – ответил Алеша и, чтобы еще больше отвлечь, продолжал: — оборочки, финтифлюшечки, прибамбасики – сплошной гламур…
— Правда? – сквозь слезы, улыбнулась Оксана. – Невероятно…
— Но факт!

На большой скорости обогнав баржу, Пантелеев продолжал кричать в трубку:
— Батяня, у вас трос в машине есть?

И вдруг трое пленников увидели перед собой перевернутое лицо Буланова, он заглядывал к ним сквозь решетку в оконце. Свесившись с крыши контейнера, он некоторое время напряженно всматривался в темноту, наконец, разглядев обращенные к нему радостные лица друзей, приложил палец к губам, мол, не говорите ни слова, и быстро просунул в решетку металлический ломик. С помощью его он, видимо, собирался сломать решетку и освободить пленников. Но в это время что-то вспугнуло его, и он исчез. Ломик остался в руках у Алеши.
Алеша осторожно стал примерять его к дверной щели…
Раздались насмешливые голоса боевиков, комментирующих погоню за ними – мотоцикл и кавалькада по берегу – все всадники были в суворовских формах:
— Чего-то нынче суворовцы разгулялись, а? К дождю, что ли?
— Не, к хорошему клёву! Будет чем нынче рыбок нам покормить!
Буланов сидел под перевернутой на палубе шлюпкой и видел в щели лишь ноги переговаривавшихся охранников…

Титр:
15.09.09
01 час. 11 мин
Приморский мост

К мосту с трех сторон приближались спасатели. С одной стороны – группа скачущих на лошадях суворовцев, с другой – на потрепанном «жигуленке» капитан Марков с Иванкиным, а по берегу, опередив баржу, мчался на мотоцикле Пантелеев.
Они почти одновременно встретились на середине моста.
Баржа приближалась. У них было в запасе всего несколько минут.
Капитан выскочил из салона, держа в руках свернутый металлический трос. Ему помогал Иванкин.
— Моя милиция меня бережет, — капитан оглянулся.
И действительно, издали было видно, как по центральной улице, спускающейся к мосту, с воем сирен мчалось несколько милицейских машин. В одной из них были и наши следователи – мудрый и не очень мудрый. С другой стороны моста на большой скорости к реке неслась пожарная бригада и машина спецназа. И машина с той самой журналисткой, которая беседовала в редакции с капитаном. (Мы больше не будем упоминать ее, но, между прочим, именно ее героический фотообъектив запечатлеет героические деяния этой героической ночи.)
Баржа, быстро приближаясь, должна была пройти прямо под мостом. Капитан стал крепить трос к его ограде.
— Он же короткий, Батяня! — испугался Иванкин. — Разобьётесь!
— Делайте, как я! — капитан расстегнул и вытянул из петель свой ремень.
Спешившиеся мальчишки последовали его примеру. Он сцепил свой ремень с ремнём Иванкина, и тут же, вслед за ним, ребята скрепили все свои ремни в единый канат. Кое-кто присоединял и уздечки, снятые с лошадей. Получившийся канат капитан крепким узлом соединил с тросом.

Машины с мигалками, с двух сторон подкатившие к мосту, почти одновременно затормозили, и из них на берег выскочили милиционеры, вооруженные автоматами и пистолетами, и бойцы спецназа, среди которых выделялись снайперы в бронежилетах и тяжелых касках с винтовками на перевес.
Вспыхнули лучи прожекторов с крыш нескольких причалов, осветив с обоих берегов приближающуюся баржу.
Над рекой громко прозвучал голос из мощного динамика:
— Внимание, на барже «Мечта»! Немедленно гасите ход! Вы все на прицеле. Считаю до 10! Раз…
— Гражданин начальник! – так же громко ответила баржа голосом Гусеева. – Советую присмотреться вот к этой маленькой детали…
На барже заурчала лебедка, и из контейнера медленно выплыла вверх металлическая клетка, в которой для всех обнаружились наши герои – Алеша Тужилин – он стоял, схватившись одной рукой за решетку покачивающейся в воздухе клетки и, стараясь сохранять спокойствие, оглядывал обстановку вокруг – и рядом с ним сидели Армен и Оксана.
Клетка поплыла сначала над палубой, а потом, покачиваясь, повисла на тросе над водой.
— Два!… Три…Четыре… — продолжал по инерции отсчитывать голос из спецназовского динамика, но все менее уверенно, — Пять… Шесть…
— Если вы дорожите этими детьми, советую прекратить все математические упражнения…
Голос действительно оборвал счет. Прозвучала команда:
— Отставить прицел. На барже – заложники. Действовать строго по моей команде.
Спецназ нехотя подчинялся. Винтовки одна за другой опускались вниз.
— Мои условия, — продолжал диктовать Гусеев. – Первое. Беспрепятственный выход в море. Второе. Отсутствие сопровождения и преследования. Третье. Прямая телевизионная трансляция моего последнего предвыборного выступления.
Между тем на мосту и по берегам действительно уже разворачивались летучие телевизионные бригады. Видимо, их присутствие и подсказало Гусееву это третье его условие. Баржа, по команде Гусеева дав резкий обратный ход, остановилась возле моста. Клетку в воздухе еще сильнее замотало из стороны в сторону. Теперь все пленники инстинктивно схватились руками за решетку.
— Свет на меня! – приказал Гусеев и вышел с микрофоном в руках на середину баржи. – Слушайте все. Такого предвыборного спича вы еще не слыхали!
Это было неправда, по всем своим ораторским замашкам, интонациям и жестам он отчаянно смахивал на что-то уже некогда бывшее – то воздевал руки к небу, как фюрер, то в паузе самодовольно, как дуче, складывал на груди руки, то, как пролетарский вождь, указывал на горизонт.
— Эта охота за мной спровоцирована моими политическими врагами, — вещал Гусеев, — меня преследуют, и я вынужден бежать. Но я вернусь! И вы сами внесете меня во власть на своих плечах.
Капитан Марков с моста лихорадочно осматривал в бинокль происходившее на барже. Он видел Гусеева, купающегося посредине баржи в лучах славы, видел его боевиков, притаившихся с автоматами у рубки. На корме один из боевиков держал двумя руками рычаг лебедки, и, если б его подстрелили, клетка с ребятами рухнула бы сразу вниз, в воду…
— И вы встретите меня с ликованием! — продолжал вещать Гусеев. – Ибо самая моя большая скорбь – о наших детях и самая моя большая забота – об их будущем.
Капитан Марков увидел в бинокле Армена и своего сына и между ними Оксану, запертых в большой клетке, как будто они были какие-то звери (для перевозки зверей она, видимо, и предназначалась).
Капитан что-то быстро сказал суворовцам (мы видим это на общем плане), показывая в сторону пожарных машин, стоявших на берегу в ожидании событий. Поняв его замысел, суворовцы опрометью бросились к берегу.
А он перелез через перила и, пользуясь густой тенью от моста, стал спускаться по самодельному канату вниз, к барже.
Иванкин, стоявший у моста в том месте, где трос крепился к перилам, увидел, что под тяжестью тела Батяни узел стал предательски соскальзывать. Оставалось только одно – вставить в петлю какую-то палку, какое-то бревно… Иванкин в отчаянии оглянулся – под рукой ничего не было. И тогда в последний момент он просунул в петлю свой палец. Он хрустнул, но выдержал. И бывший стукач потерял сознание и со стоном рухнул на парапет моста.
Капитан, уже висевший за перилами, спустился по нему до конца и с недостающей высоты прыгнул. В полосе света Алеша видел, как, ударившись корпусом о борт, его отец зацепился за поручни и, превозмогая боль, повис так, собираясь с силами и одновременно прячась за поручнями, чтобы никто не увидел его с баржи. Но клетка с ребятами была ему видна хорошо.
Пленники были на ярком свету, в свете прожекторов. И Алеша знал, что взгляды всех устремлены сейчас на вещающего посреди баржи Гусеева, тоже ярко освещенного прожекторами, и на них троих в этой клетке, качающейся над черной бездной воды. Алеша быстро отвернулся, чтобы никто не заметил, КУДА он смотрел и ЧТО он там увидел, но потом, не выдержав, закрыл лицо свое ладонями, и сквозь пальцы снова покосился на то место, где за бортом повис его отец.
— Пал Палыч! Пал Палыч! Пал Палыч! – тихо бормотал он свою молитву. – Батяня!
— Ничего, Алексей Павлович, ничего! – словно слыша его, бормотал в ответ капитан. – Я спасу тебя, вот увидишь! – Он все еще продолжал висеть над водой на вытянутых руках, повернув голову и хорошо видя перед собой глаза своего сына, через раздвинутые пальцы его ладони…
«Тужилин часто думал о своем отце, думал во сне и наяву, думал, говоря о чем-то или слушая кого-то, думал, даже не зная об этом. Но только сейчас, когда он его увидел, он понял, что всегда верил, что они однажды встретятся. Если не в этой жизни, то значит после смерти. И эта встреча будет счастьем для них обоих. И для мамы! Эта встреча будет счастьем для всех! Он в это верил всегда!»
Вот отец его подтянулся и быстро перекинул свое тело на палубу. И тут же спрятался в тени шлюпки.
Алеша облегченно откинул голову назад.
Между тем предвыборный спич продолжался.
— Посмотрите на этих молодых людей! – Гусеев с пафосом вскинул руку в направлении висящих над водой пленников. – Вот он – яркий символ сегодняшнего положения нашей молодежи! Она находится у нас в клетке! В клетке унылой, убогой и нищей жизни!
Речь гремела над всей рекой.
Суворовцы, сломя голову, неслись от пожарных машин к причалу, рядом с которым на берегу днищами кверху лежало множество лодок. Они бежали стайкой, сообща подняв над головами какой-то брезентовый сверток. За ними еле поспевали несколько пожарных…
— У них нет жизненной перспективы. Где у них условия для стремительной карьеры? В чем их свобода, удовольствия, развлечения? – продолжал звучать над рекой голос Гусеева, — Это всё хотел дать им я! Дать им яркую, раскрепощенную жизнь, где много игры, фантазии, богатых возможностей.

— Ребята! – вдруг услышали бегущие суворовцы звонкий голос Иры. – Сюда! Сюда!
Она стояла на корме готового к отплытию катера. Рядом с ней стояли ее отец и отец Армена и даже мать Оксаны.
Сначала перекинули на катер сверток, а потом, как кузнечики со всех сторон запрыгнули сами.

— Для этого я и отвоевал для вас эту зону – территорию, свободную для Игры. Этот город должен был стать незабываемым праздником без конца и без края! Городом, где ни один фигов мент не смог бы испортить вам кайф из-за какой-то невинной травки, – витийствовал Гусеев. – Монте-Карло России! Лас-Вегас Евразии! Карнавальная сказка для всей молодежи страны!

И все-таки, когда капитан прокрадывался к лебедке, один из боевиков заметил его. Открывать огонь было нельзя, дабы не спровоцировать шквал в ответ, и боевик, подхватив с палубы монтировку, бросился сзади к Маркову, но из-под шлюпки его за ноги схватили руки Буланова, и боевик рухнул на палубу прямо за спиной капитана. Тот, оглянувшись, быстро навалился на него и, оглушив точным ударом, сдвинул тело его под шлюпку – туда, где прятался Буланов.
— Спасибо, — тихо сказал капитан Буланову под шлюпкой.
— Пожалуйста, — так же тихо ответил тот.
— Надо отвечать «Служу Отечеству», — поправил его капитан и стал с боевика стаскивать куртку.
— Ладно, — ответил Буланов, но больше его Батяня поправлять не стал. Буланов смотрел на Оксану, по-прежнему висящую в клетке над пропастью вместе с ребятами
На палубе осталась лежать монтировка.
— Эти процветающие столицы игорного бизнеса тоже когда-то начинали с нуля! Но они дерзнули! Как теперь дерзнул я! – продолжал свой прощальный предвыборный спич Гусеев. — Это казино на Суворовском бульваре могло бы стать началом нашего общего процветания!
Боевик, державший рычаг лебедки, даже чуть не выпустил при этом ее из своих рук, так что клетка слегка дернулась вниз, напугав всех.
Капитан, на котором была уже куртка боевика, быстро и умело использовал монтировку, и вот уже не второй боевик (тихо свалившийся от его короткого удара на бок), а он сам держал в своих руках рычаг лебедки. Между тем Буланов подхватил монтировку и спрятал ее под шлюпку. Капитан поставил тормозной зуб таким образом, чтобы трос не мог размотаться, и так же быстро пристроил тело боевика обратно. Издали казалось как будто тот, как ни в чем не бывало, продолжал держать рычаг лебедки. Капитан оглянулся вокруг, не видел ли кто его манипуляций, и снова спрятался в тень.
— Но вы не захотели этого. Что ж, пропадайте и дальше в своем убожестве. Я сделал всё, что мог, — вещал над рекой голос Гусеева.

…От причала к мосту на полной скорости плыл катер, на палубе которого стояли суворовцы, держа в руках наготове спасательные круги.
Отец Иры и отец Армена, уже стояли рядом и производили над свертком какие-то манипуляции… Им помогал Буланов и двое пожарных… Видимо, они тоже уже приготовились к купанию в холодной воде, потому что кроме пожарных касок и плавок на них больше ничего не было.
Вот катер остановился за толстой опорой моста так, чтобы из-за нее на барже его не было бы видно, и тут же мужчины дружно прыгнули с него в воду, бросив перед собой сверток, от которого к катеру разворачивался канат.
— Когда поумнеете, позовёте меня снова. И я, может быть, вернусь. Прощайте! – Гусеев сделал знак об окончании спича.
Баржа издала басовый сигнал и плавно двинулась с места
Алеша видел все, и все запомнил до малейших деталей:
— как в мгновенье ока развернулась на воде под висящей клеткой огромная воздушная подушка, какие бывают у пожарных, чтобы на них прыгали люди из горящих зданий,
— как капитан Марков, вынырнув из тени, подскочил к лебедке и, оттолкнув бездыханное тело боевика, вытащил из паза стопор и стал опускать клетку вниз,
— как навалился на него сзади еще один боевик, но упал сам, сбитый с ног кем-то (Булановым!),
как Батяня ловко отправил упавшего боевика за борт, не выпуская при этом из рук рычага на лебедке, и клетка была все ближе к воздушной подушке,
— как он, Алеша, вонзил ломик, который держал в руках, в щель в закрытой дверце клетки,
— как, наконец, их клетка упала вниз на подушку, и мимо него мелькнул хвост размотавшегося троса,
— как раздались первые выстрелы, и как на барже и на берегу забегали люди с автоматами,
— как одна пуля мазнула его по щеке, и кровь стала заливать его парадный мундир,
— как катер потащил на канате за собой подушку с клеткой на ней под мост,
— как, наконец, лопнула дверца клетки, и они все трое выбрались из нее и как потом все ребята втаскивали их на катер,
— как на катере он увидел Иру, которой быть здесь не могло,
— как отец Армена плакал, обнимая своего сына, а мать Оксаны – свою дочь, а рядом стоял исцарапанный Буланов в мокром кителе и блаженно смотрел на свою возлюбленную,
— как бойцы спецназа вели скрученного Гусеева, а он все кричал, что в этой стране нет свободы и потрясал над головой руками, закованными в наручники,
— как над палубой висел вертолёт, из открытой дверцы которого все происходящее снимал оператор,
— и как, наконец, увидел он, Алеша, на берегу скорую помощь и как пронесли к ней на носилках капитана Маркова…
— и как тот, увидев своего сына тоже на носилках на катере, успел навстречу ему чуть приподнять свою руку со сжатым кулаком – тот самый жест солидарности,
— и как в ответ он, Алеша, радостно повторил этот жест отца, и как тот успел увидеть его ответ, прежде чем носилки его исчезли внутри машины…
И вот наступила вдруг тишина. И перед Алешиными глазами все куда-то поплыло. Он повернул лицо свое к Ире, и сказал ей, с трудом шевеля губами:
— Батяня, ребята, Ирина Ренатовна…
Она заплакала и сказала ему строго:
— Не ври, ты не умираешь!
Алеша смотрел на ее родное лицо, которое все продолжало плыть перед его взором, а за кадром звучал его голос:
— «Жаль, что потом всё это назовут легендой!», думал Тужилин, медленно истекая кровью. Но потом его утешила мысль, что она, наверное, скажет, роняя слезы на его безвременную могилу: «зато какая красивая легенда, Тужилин!»

Титр:
15.09.09
12 час. 00 мин
плац Суворовского училища

— Батальон, смирно! – приказал – теперь комбат.
Роты суворовцев замерли на плацу. Строевым шагом комбат подошёл к начальнику училища, стоящему в центре плаца, и доложил:
— Товарищ генерал, личный состав суворовского училища по вашему приказанию построен.
— Вольно, – ответил генерал.
— Вольно, – громко повторил комбат.
Группа офицеров во главе с высокими гостями из Москвы направлялась к трибуне.
Среди них была и одна женщина с большим букетом в руках. Букет был уже знаком нам, о чем, стоя в строю, обменялись между собой понимающими взглядами Армен и Алеша.
— А как у вас с самоволками, товарищ генерал? – поднимаясь на трибуну, негромко спросил высокий гость из Москвы начальника училища. – Часто бегают?
— Не часто, но бегают, товарищ генерал, – ответил генерал. Помолчал, и вдруг озорно улыбнулся, – Но, говоря по правде, и мне, случалось, в свое время, в самоволке бывать.
— Да и за мной этот грех водился, — улыбнулся в ответ генерал. – Но пусть это останется нашей военной тайной, — генерал подмигнул генералу.
Они засмеялись.
— Нам спуску не давали, и мы не дадим!
Пожалуй, только наши друзья заметили, как гостья, затерявшись среди других на трибуне, изредка наклонялась над их букетом и стыдливо вдыхала запах его цветов… Но даже и они не знали, что точно так же вели себя с этим букетом и Ира, и милиционерша… Пусть это останется нашей маленькой – общей со зрителем – тайной.
— Батальон, смирно! – подал команду генерал.
Строй замер.
— Здравствуйте, суворовцы! – высокий гость поднял руку в приветствии.
— Здравия желаем, товарищ генерал! – ответил батальон.
— Третье отделение четвёртого взвода первой роты, выйти из строя! – приказал генерал.
Строевым шагом мальчишки вышли из строя и встали в шеренгу.
— От имени присутствующего здесь начальника нашего управления и по его поручению за проявленные бдительность, мужество и отвагу, за верность долгу, за верность в дружбе третьему отделению четвёртого взвода первой роты объявляю благодарность! Ура!
— Ура-а! Ура-а! Ура-а! – троекратно звучало над плацем. Особенно орал Иванкин с перевязанным пальцем.
— Десять минут назад у капитана Маркова закончилась операция. Она прошла успешно. Приказом министра ему досрочно присвоено звание майора.
— Ура!!! – выдохнул батальон.
К микрофону подошел высокий гость.
— Товарищи суворовцы, вы не только помогли нам в борьбе с серьезными преступниками. Один из них, увы, даже прокрался в ваши воспитатели. Но предатели, оборотни в погонах всегда в конце концов получат заслуженное наказание. Вы же сумели доказать, что вы достойны этого исторического здания, которое мафия хотела у вас отвоевать. Мне это особенно приятно, потому что здесь учились мой отец и мой дед. Более двухсот лет хранились здесь традиции русского воинства, и вы их не посрамили. Вы защитили свой дом. Я верю, что воины, способные защитить свой отчий дом, в трудную минуту смогут защитить и свою Родину. Помните, как говорил Суворов: «Мы русские, какой восторг!» Слава России! – закончил он.
— Слава! Слава! Слава! – прокатились по всему полю Суворовские слова.
— Батальон, на-право! – отдал команду генерал.
В едином движении строй повернулся.
— По-взводно, — приказал генерал, — шагом марш!
Грянул марш. Чеканным шагом с отмашкой рук взводы шли по плацу. Проходя мимо трибуны, суворовцы прижимали руки «по швам» и равнялись в сторону офицеров, которые, вытянувшись «во фрунт», отдавали им честь. Держа строй, шеренга шла за шеренгой, отделение за отделением, взвод за взводом. Непохожие друг на друга все они – мальчишки – были едины…
Титр:
10.01.10
18 час. 01 мин
Суворовский бульвар, 3

На Рождество в городе шел густой снег. Но от этого особняк на Суворовском бульваре в свете вечерних фонарей был еще прекраснее.
И вот начинался бал… Старинный зал сиял светом хрустальных люстр, белизной лепных украшений и жемчужным шелком роскошных портьер.
Дирижер взмахнул палочкой, и оркестр суворовцев заиграл вальс Глинки из оперы «Жизнь за царя».
Первыми вышли на середину зала старые кадеты со своими спутницами жизни. Но «старыми» их можно было назвать лишь условно, такими они были стройными, подтянутыми и, самое главное, они изумительно вальсировали. Постепенно в их круг входили и другие гости: выпускники суворовских и нахимовских училищ разных лет, а так же все наши герои: генерал, отец Армена и отец Иры.
Ребята, все в парадных формах, торжественные, подтянутые, через весь зал двинулись к девушкам, стоящим вереницей у противоположной зеркальной стены.

Иванкин опередил Армена и пригласил одну из близняшек, с челкой.
Армену оставалось пригласить другую, ту, что с хвостиком.
— Люба, наконец-то мы остались одни, — прошептал он ей на ухо, когда они вышли на середину зала. – Я так долго ждал этого мига, чтобы сказать вам, что я хочу чувствовать вас своей избранницей, только вас!
— Вас – это меня с сестрой, что ли?
— Нет, мы, элита, говорим девушкам «вы». Тем более, на балу!

Буланов танцевал, конечно же, с Оксаной.
— Ну как тебе здесь? – спросила она. – Не жалеешь, что поступил?
— Нормально, везде жизнь, — уклончиво ответил он. – Даже на Марсе – будет. Полетишь со мной на Марс?
— Думаешь, там суворовцы в ирокезах ходят? – засмеялась Оксана.

А начальник училища танцевал с матерью Буланова. Она вся сияла благодарностью.
— Иван Степаныч, не думала я…
— Опять не думала! – перебил ее генерал. – Слезки-то побереги, пригодятся… С ним еще впереди столько мороки!

У Пантелеева зазвонил мобильный. Он отошел к окну.
— Мама, ну что ты?… Да, некстати. У нас бал. Будем танцевать до ночи… Да ладно, прокантуемся еще годочек-другой… Я один роман читал, японский, там мужик в яму попал в песок, к одной отнюдь не романтической женщине, яма глубокая, не вылезти, десять лет в этой яме прожил, а когда стало можно вылезти – не захотел. Привык. «Стерпится-слюбится…» Да нет, причем тут женщина! Просто, если стараться всё делать хорошо, то везде становится интересно… Ну ладно, мам, пока, а то всех девчонок разберут.
Пантелеев отключил мобильник и направился к одной из девушек.

Алеша Тужилин в мужской комнате, сверкавшей чистотой и роскошью убранства, остановился у большого зеркала, взглянул на себя, потрогал небольшой шрам на щеке, подтянул складки кителя под ремнем.
— Купаешься в лучах славы? – услышал он чуть насмешливый голос.
Он повернулся и увидел рядом с собой Батяню.
— Никак нет, не купаюсь, товарищ майор, — улыбнулся в ответ Алеша.
— Купаешься! – добродушно не согласился Марков.
Они поднимались уже по лестнице к залу.
— «Долго гонялся я за славой, всё мечта. Главное – покой в душе», — отпарировал Алеша.
— Повторяешь, как попугай. А какой «покой» Суворов имел в виду, ты хоть знаешь? Он сам объяснил: «У престола Всевышнего»! Понимаешь?
— Не-а, — чистосердечно признался Алеша.
— Ну и балбес! – капитан легонько шлепнул его по затылку. – И в кого ты у меня уродился!
– Так ведь он это перед смертью понял, товарищ Батяня… Может, и я перед смертью вразумлюсь! — попытался оправдаться Алеша, но майор уже его не слушал.
— Мать видел?
Они входили в зал, полный танцующих пар.
Навстречу им шла женщина – мать одного и жена другого.
— Иногда сыну бывает не до родителей! – опередил ее майор и, ринувшись вперед, подхватил ее в вальс.
— Учти, я тебя не простила! – говорила ему вальсирующая в его объятиях жена.
— Простишь, когда познакомишься с моими сербскими друзьями! «Тамо далеко…» — запел он ей на ухо.
— Не, мне надо снова с тобой разводиться!.. Господи, и почему на мою голову…

Алеша отыскал взглядом Иру. У нее был такой вид, словно ей было всё равно, кто ее пригласит, она стояла к нему боком и вела какой-то нарочито оживленный разговор с дежурным по балу. Алеша решительно направился к ней.
И под занавес мы в последний раз услышим его голос за кадром:
«Тужилин понимал, что пришла пора снова подумать о смысле жизни. То, что случается с нами в боевой обстановке вовсе не значит, что оно повторится и в обычное мирное время. Ирину Ренатовну придется завоевывать заново. Но Тужилина это не огорчало. Он знал одно золотое правило: чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей…»
Алеша остановился перед Ирой, лихо щелкнул каблуками, кивнул головой – она положила ему руку на плечо – он обнял ее за талию – и широкая, счастливая улыбка расплылась на его лице, а вслед за ним улыбнулась и Ира – всемирно известной улыбкой Джульетты Мазины – сквозь заблестевшие слезы. Такая она у нас, эта нежная дочь олигарха, похожая на всех звезд мира. И одновременно – не похожая ни на одну из них. (Дорогой наш режиссер, в последний раз в нашем сценарии и больше всего именно за это – за нее и за нашего Гагаринско-Тихоновско-Карамазовского Алешу – снимаем мы перед вами наши виртуальные шляпы!)
Бал между тем набирал размах и силу…

И уж самое последнее, что мы хотели бы увидеть в этом фильме, это титр на фоне красной дорожки, золотых врат, открываемых под звуки фанфар двумя гвардейцами, отдающими салют входящему президенту со знакомой до боли гагаринской улыбкой на лице – очень естественный для нашей истории титр, который гласил:
Москва, Кремль,
2036 г. 10 ч. 30 мин
И далее – на этом торжественном фоне – пусть пройдут и все положенные концовочные титры этого фильма несбыточных наших грез или наших нечаянно сбывающихся молитв…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *